Директива – уничтожить
Шрифт:
– Он только поначалу показался мне подозрительным. Он не попадал ни под одно описание, я даже прокачал его по числившимся в розыске.
– «Прокачал»… Слова-то какие профессиональные.
Кожевников пропустил реплику мимо ушей.
– И еще, Михаил Анатольевич, я послал с ним Рустема Ахманова.
– Лучше бы ты не посылал его! Я, ей-Богу, удивляюсь тебе. Ты… – Рябов махнул на Кожевникова рукой и снова сел за стол. – Если бы ты не послал Ахманова, он не лежал бы сейчас в больнице. – Рябов сделал паузу, собираясь задать еще один вопрос.
Он послал рассеянный взгляд на окна, которые выходили на Лубянскую площадь.
– Как там пенсионер, в чью квартиру ворвался твой протеже?
Кожевников стоял перед Рябовым с покрасневшим лицом. Сейчас он ненавидел подполковника и не уважал себя. Он досчитал до десяти и, решив, что хватит, ответил:
– Вроде нормально. Сломано одно ребро.
– Лихо он, согласен?
– Да.
– Хорошо хоть так. А мы до сих пор еще не знаем, кто это был. Могли узнать, но он сработал четко. Он или вызвал своих, или свои были начеку и где-то поблизости. Люди серьезные, своего убрали. А это была толстая нить к заказчику. Пожалуй, это был буксировочный канат! – Рябов оголил часть руки, показывая Кожевникову толщину каната. – Успели установить личность убитого?
– Пока нет. В картотеках на Петровке его отпечатков пальцев нет, следовательно, не судим. Есть предложение показать его фотографию в «Новостях» по ТВ.
– А как у него?.. – Рябов сделал круговое движение возле своего лица и суеверно прикусил кончик языка: показывать на себе не принято.
– Вообще-то неважно… Правая половина лица практически отсутствует, хотя меня уверили, что портрет изготовить можно.
– Очень важно, чтобы он не выглядел на фотографии трупом.
– У меня были подобные опасения, но…
– …тебя заверили. – Рябов снова отмахнулся от капитана. – У меня сложилось такое впечатление, что у тебя сегодня было слишком много свободного времени.
– У меня не было ни минуты. – В груди Кожевникова росла обида. Сейчас он видел перед собой бездарность. Причем хитрую бездарность. Как ловко тот отдал приказ: блокировать дом. И все. Лаконично, и самое главное, снимает с него всякую ответственность. Если бы Кожевников просто блокировал и потом бездействовал, все равно вздрючили бы его. Палка об одном конце.
Капитан неожиданно злорадно сощурился: «Ладно, меня он сделал, но скоро его сделают не так. Придется тебе, Рябов, заехать в аптеку за вазелином». Кожевников и сам не заметил, как его губы дрогнули в неприличной улыбке.
Подполковник заметил резкую перемену в настроении капитана.
– Ты чего улыбаешься? – вкрадчиво спросил он. – Весело?
– Нет, Михаил Анатольевич, просто анекдот вспомнил.
– Пошел вон отсюда, – раздельно и тихо, почти шепотом произнес побледневший Рябов. Казалось, он влез в мозги капитана и действительно прочел там непристойные мысли о себе.
Кожевников, продолжая улыбаться, послушно склонил голову.
– Разрешите идти?
– Я же сказал,
Помощник замдиректора ФСБ капитан Сальников вошел в кабинет шефа.
– Александр Игнатьевич, к вам подполковник Рябов.
Писарев поворочался в удобном офисном кресле и посмотрел на Сальникова поверх очков.
– Передай ему, что на него у меня нет времени.
Помощник постарался сохранить бесстрастность. Кивнув, он вышел в приемную.
Рябов поднялся навстречу и шагнул было к дверям кабинета. Капитан, пряча усмешку, пресек попытку Рябова:
– Извините, Михаил Анатольевич, но у шефа на вас сегодня нет времени.
Помощник решил воспользоваться возможностью передать отповедь шефа слово в слово. Сальников не любил чопорных и бесцеремонных офицеров ФСБ, включая и своего начальника. Глядя на побледневшего подполковника, он уже не смог сдержать улыбки.
Рябов, резко развернувшись, стремительно покинул приемную Писарева. Это была пощечина. Двойная пощечина. Одна от Писарева, другая от недоноска-адъютанта. Сейчас Рябову хотелось провести небольшую акцию с автокатастрофой и лично передать соболезнование Писарева жене его помощника.
Подполковник вернулся в свой кабинет и решительно достал из ящика стола чистый лист бумаги. Проведя по нему тыльной стороной ладони, он в правом верхнем углу нервной рукой начертал:
Заместителю директора ФСБ
Писареву А. И.
Секретно
О расследовании дела №…, связанного
с хищением на складе в/ч 14462 боевого ОВ
и по факту убийства рядовым Никишиным А. Н.
троих военнослужащих.
В результате комплекса следственных и оперативных мероприятий, проведенных совместно с органами МВД…
Скомкав лист бумаги, Рябов бросил его в корзину. Как все чертовски несправедливо, думал он; ведь только что сошел с трапа самолета. Что бы всем событиям не развернуться, когда он собирался в дорогу и летел?.. Смотрел бы спокойно на облака в иллюминаторе, ничего бы не знал. А тут получается, что он был в курсе всех деталей, хотя на самом деле, кроме какой-то поверхностной бодяги, не знал ни о чем. Поиграв на щеках желваками, Михаил Анатольевич уговаривал себя успокоиться: гонор показывать еще рано, пока обеими ногами в дерьме, нечего рыпаться.
Сегодня был явный перебор в отношении подчиненных и начальства. Вынув связку ключей, Рябов подошел к сейфу. Оказалось, что бутылка с коньяком еще наполовину полная. Он наполнил две рюмки и вызвал Кожевникова. Кивнув на убого сервированный стол, он глазами попросил у капитана прощения и выпил свою порцию залпом. Кожевников любил вкус хорошего коньяка, поэтому опорожнил свою рюмку в три-четыре мелких глотка.
«Быстро тебя сделали, – думал он, поглядывая на шефа. – Гораздо быстрее, чем я думал».