Диссиденты
Шрифт:
Работа была неинтересная, но выбирать не приходилось. Профилактические осмотры, прививки, санитарный надзор – вот и всё, чем мне приходилось заниматься. Свободного времени оставалось много. Я выписал себе из Москвы книги по производственной санитарии и углубился в тему. Выяснилось, что санитарные нормы у нас грубейшим образом нарушаются. В столярном цеху, например, станки стоят прямо на земле – пола нет. Приточно-вытяжная вентиляция вообще отсутствует, вследствие чего рабочие страдают профессиональными легочными заболеваниями. Температура воздуха в цеху намного ниже нормы, а освещенность рабочих мест далека от минимальной. Работяги сами не протестовали, но в разговорах со мной свое возмущение высказывали. Заканчивались обычно такие разговоры сакраментальным «плетью обуха не перешибешь». Один столяр высочайшего класса, бывший зэк, выражался сугубо по-зэковски: «Эх, скорей
Я решил побороться за права рабочего класса и поделился своими наблюдениями с главврачом районной СЭС и инспектором местного комитета профсоюзов. Те посмотрели на меня с нескрываемым удивлением и пообещали разобраться, но когда я им недели через две напомнил, они спросили, зачем мне все это надо, и попросили не лезть не в свое дело.
Рабочие при встрече понимающе улыбались и говорили: «Ты здесь никому ничего не докажешь». Тогда я на свой страх и риск составил предписание, в котором потребовал в течение двух недель устранить нарушения, а в противном случае закрыть производство. Предписание я отправил директору комбината, а копии – министру здравоохранения Якутской АССР и в республиканский комитет профсоюзов. Результат был неожиданным. Из Якутска приехала инспекция для проверки изложенных в предписании фактов. Со мной никто из проверяющих встречаться не стал, но районное начальство залихорадило. Дело в том, что отсутствие пола в цеху было нарушением, вопиющим даже по советским временам, когда права рабочих не защищал никто и никак.
Через некоторое время я получил ответ из министерства здравоохранения, в котором мне сообщали, что по моему предписанию приняты меры, составлен и согласован с дирекцией «Индигирзолото» план устранения недоделок, но закрыть столярный цех не представляется возможным.
Я знал, почему цех не закроют – стратегическое производство! В Советском Союзе это был единственный цех, где делали специальной конструкции деревянные ящики для перевозки обогащенного золота. Пустые ящики доставляли из Усть-Неры на все золотодобывающие горно-обогатительные комбинаты страны, там в них загружали чистое золото и отправляли в Москву. Ящики были небольшими, но точно выверенными по весу и размерам. В их стенках не было ни одного сучка. Чтобы сделать такой ящик, требовался большой профессионализм. Между тем рабочие, занятые на этом производстве, стояли в цеху на досках, набросанных на сырую, чуть оттаявшую вечную мерзлоту.
Кстати, любопытно, как в СССР охраняли стратегические секреты. Годовая добыча золота считалась тогда строжайшей тайной. Однако по количеству сделанных ящиков и загруженности каждого из них было совсем нетрудно вычислить, что годовая добыча составляла в то время около четырехсот тонн. Но знать об этом не полагалось никому, кроме особо доверенных лиц. Государственная тайна!
В конце 1979 года нас стало трое. 14 декабря днем у Алки начались схватки, и мы поехали в роддом. Было бы здорово, если бы ребенок родился 14 декабря, да еще в сибирской ссылке – так символично, был бы настоящий декабрист. Но он не спешил с появлением на свет. Вечером я ушел из роддома домой. По небу были разбросаны необыкновенно яркие звезды, под ногами скрипел снег, а прямо над головой висело черно-белое северное сияние. К вечеру потеплело, температура поднялась до минус сорока, и спешить домой не хотелось. Я медленно шел и думал, что с рождением ребенка что-то важное меняется в моей жизни. Я только не мог понять, что именно.
К 7 часам утра я снова был в роддоме. Мне сказали, что у нас только что родился сын. Знакомые по службе акушерки дали мне халат с бахилами и пустили прямо в родовую. Сыну было двадцать минут от роду, у него была необыкновенно пушистая спинка, и он смотрел на окружающий мир недовольно, но молча. Алка лежала измученная и уставшая. Все были, слава богу, здоровы.
Событие надо было как-то отметить. Вечером мы с Женей Дмитриевым пошли в кафе. Выпили не очень много, но Женя почему-то был на взводе и начал ссору с соседним столиком. Повод был какой-то совершенно пустячный. Мне показалось, Женя сам себя накручивает. Я знаю эту блатную манеру доводить себя до истерики. Компания за соседним столиком ссориться не хотела и шла на мировую. Казалось, конфликт был уже исчерпан, когда Женя ни с того ни с сего разбил об пол недопитую бутылку вина. Мгновенно появилась милиция. Я понял, что затесался не в свой скандал, и сидел молча. Женю повели в милицейскую машину, а затем попросили проехать в милицию и меня – как свидетеля. В РОВД дежурный по отделу сказал, что сам ничего решать не будет, пусть утром решает начальник.
Ночью выпал легкий снежок, и я шел по пустынным улицам еще не проснувшегося поселка и радовался, что все обошлось. Свернув на нашу улицу, я обнаружил на дороге свежий след проехавшей недавно машины. След обрывался около нашего дома. Похоже, дальше она просто взмыла в воздух и растаяла в темном зимнем небе. Я пригляделся. Судя по следу от колес и рисунку протектора, это был уазик. В поселке было две таких машины. Одна из них принадлежала райотделу КГБ.
Во дворе на снегу было полно следов. Натоптали и даже не подумали замести. Я осторожно прошел в дом и убедился, что контрольная ниточка на двери сорвана. Гэбэшники, как и положено, ее не заметили. Значит, у нас дома были «гости». Стало понятно, почему следы машины оборвались прямо у нашей калитки. Никто никуда не улетал – это были следы обратного пути. Вечером, когда нас с Женей везли в милицию, снега не было. Утром тоже. Снег шел ночью. Следы были только в одну сторону. Значит, КГБ приехал к нам до того, как выпал снег, а уехал – после. Похоже, они были у нас всю ночь.
Следующие несколько часов я, забаррикадировавшись изнутри, лихорадочно перебирал все наши вещи. Я не боялся, что у нас что-то заберут. Я боялся, что нам что-нибудь подкинут. Но ничего не было. Значит, они просто воспользовались случаем посмотреть, что есть в доме запрещенного. Удачный случай: Алка в роддоме, я в милиции. А может, всё не так уж и случайно? Что это Женя скандал-то устроил вчера на ровном месте? А может, я слишком мнителен? Опять все тот же вопрос: кем все-таки лучше быть – дураком или параноиком?
Ладно, хватит копаться в подсознании, решил я на сей раз довольно быстро. Надо быть готовым к обыску.
Они пришли 29 января, когда Марку было полтора месяца. Целый день несколько человек в штатском под руководством заместителя прокурора Якутской АССР Демина копались в наших вещах в поисках антисоветской литературы. Их добычей за день были: пишущая машинка, двенадцать номеров «Информационного бюллетеня» Рабочей комиссии, пять выпусков «Хроники текущих событий», роман Бориса Пастернака «Доктор Живаго», материалы Московской группы «Хельсинки», вырезки из иностранных газет, часть личной переписки. В уборной содрали фотографии членов Политбюро. Долго разглядывали и в конце концов забрали подаренные мне Островскими их партийный и профсоюзный билеты. Обыск проводился по нескончаемому делу «Хроники» № 46012/18. Верховодил всем капитан КГБ Зырянов, командовавший и прокурорскими, и чекистами.
Мы с Алкой учредили параллельную реальность – занимались своими делами, будто никакого обыска нет. Алка кормила Марка, готовила обед, а я в какой-то момент закинул в стиральную машину грязные пеленки с подгузниками и принялся стирать. Чекисты и прокурорские выражали неудовольствие тем, что мы так несерьезно относимся к обыску, но мы просто не обращали на них внимания. Зырянов смотрел на все снисходительно и понимающе.
Года через два он меня допрашивал в тюрьме по чьему-то делу и рассказал, что он-то понял тогда, почему я решил заняться стиркой: «У вас в стиральной машине была запрятана ваша книга. Я догадался, но не стал вам мешать. Решил, что в другой раз заберем». Я не стал его переубеждать и тем более рассказывать, что на самом деле единственный экземпляр «Карательной медицины» мы успели запрятать в запеленатого Марка, пока они ломились к нам в дом.
Забавная получилась перекличка поколений. Когда-то моя бабушка рассказывала, как ее муж Абрам Алтерович Подрабинек, известный в Бессарабии коммунист-подпольщик, прятал от румынской сигуранцы большевистские прокламации в запеленатого моего отца. Сменилось всего два поколения, и детские пеленки нового Подрабинека послужили уже антикоммунистическим целям!
Улов чекистов был невелик, на новое дело явно не хватало. Но настроены они были серьезно, особенно старались выслужиться работники прокуратуры. В какой-то момент заместителю прокурора республики Демину показалось, что его звездный час настал. Он обнаружил в нашем доме непонятную систему, которую поначалу принял за что-то террористическое. Подняв в одной из комнат крышку подпола, они увидели электрические провода, лампочки, контакты – и решили, что это адская машина. Я объяснять предназначение устройства не стал и самостоятельно демонтировать его тоже отказался. Не обязан. Они решили, что поймали меня по-крупному. Демин сам полез в подпол разбираться, дабы никто не оспорил его лавры героя. В погребе между тем стояла вода, пахло плесенью и было довольно мерзко.