Дитеркюнхель
Шрифт:
Войдя в дом на холме, тётушка Геральдина решительно и без промедлений заявила, что племянник поедет с ней и будет жить в Линсене. С одной стороны, от такой новости хозяева дома сразу почувствовали облегчение, но опять что-то решалось без них, и это вызвало некоторое негодование во взглядах. Раздражение быстро сошло на нет, лишь только появился небольшой побрякивающий металлом мешочек, и прозвучали слова тётушки, что она сполна отблагодарит добросердечных хозяев за полгода неустанной заботы о ребёнке. Получилось, что Дитер наконец-то тоже принёс доход, и его тоже можно немножко любить. Появились даже слёзы умиления на прощанье.
Сборы были недолгие. Уже через час умытый и расчёсанный Дитер с узелком в руке и всегда элегантная (даже с дорожной
Минут через десять из-за густой зелени появилась лёгкая коляска, запряжённая парой лошадей мышиного цвета. Возница, сумрачный усатый мужичок с мелкими тёмными глазами-бусинками, остановил лошадей прямо напротив нашего юного героя. При этом кучер не проронил ни слова, он даже не взглянул в сторону мальчугана, зато из экипажа раздался жизнерадостный голос Геральдины. Она помахала племяннику своей замысловатой шляпкой, призывая поскорее устраиваться на мягкой скамье повозки, и вскоре они двинулись в путь.
Тётушка, казалось, была в чудесном расположении духа. По крайней мере, она щебетала весь путь от Таудена до Линсена, рассказывая тысячи историй и пытаясь разговорить Дитера. Единственное, что она получала в ответ – это молчаливые кивки (в качестве согласия), мотание головой из стороны в сторону (если не так), ну и неопределённое пожимание плечами (во всех остальных случаях).
Путь в Линсен оказался намного дольше, чем Дитер мог себе представить. Ехали два дня, и всё это время тётушка о чём-нибудь рассказывала, рассказывала. О Старой Римской дороге, которая иногда совершенно неожиданно подкидывала повозку выступающими камнями; о Его Величестве Короле, который живёт в столице и правит вполне справедливо; о войнах, которые раньше шли в этих краях; о птицах, скрывающихся в светлых лиственных рощах. Время от времени Дитер засыпал, ему снились спешащие колесницы, красные орлы на знамёнах, воины идущие сомкнутыми рядами, чеканное лицо императора. Вдруг появлялись папа и мама, они снова уходили не оборачиваясь. Пытался бежать за ними, но ноги как кисель, а если хочешь позвать, то слова превращаются в жалобный стон – и снова просыпаешься.
Тётушка пела песенки на пяти языках. Вообще, знала она очень много и объяснила это тем, что никогда не живёт больше пяти лет в одном городе, вот и видела разное. Дитер подумал, что он все свои одиннадцать лет, ну если не считать последних месяцев, провёл в одном доме, и хотел бы жить в нём ещё сто, если бы рядом были папа и мама.
Ночевали на постоялом дворе, шумном и неуютном, пропахшем чужим потом и подгоревшей едой. Утром Дитер отметил, что лошадки, которые ещё вечером были серого мышиного цвета, сегодня стали гнедыми, и кучер появился новый. Тот, вчерашний, сам был тоже весь серый, немного суетливый, торчащая пакля усов. Нынешний же худой и чернявый, одет в широкий чёрный плащ, надменный нос его так велик, что торчит из-под надвинутой до бровей шляпы. Такой же молчаливый, как и прежний, лишь иногда покашливает, словно каркает. Заметив удивление и вопрос в глазах мальчика, тётушка ответила немного непонятно: «Прежние хорошо потрудились, теперь спешат домой».
Старая Римская дорога весь день была пуста. Встретится одна-две повозки – и снова впереди и за спиной лишь колышущийся тёплый воздух, заставляющий дрожать дальние предметы. Перед самым Линсенем появилась попутная шустрая квадрига. Она приблизилась так скоро, словно для неё повозка с нашими героями стоит на месте. Послышалось щёлканье кнута. И тут же истошное: «Дорогу Его Высочеству! Дорогу принцу!» Чернявый торопливо
– Мальчишка! – несколько раздражённо произнесла тётушка, дождавшись когда пыль немного осела, и Дитер понял, что это слово сейчас относится не к нему, а к тому, кто в спешащей карете.
Перед въездом в город, справа от дороги, путников встретил огромный дуб, словно часовой охраняющий дорогу в город. Чтобы обхватить его ствол, нужно взять по меньшей мере четырёх Дитеров. Тётушка Геральдина рассказала, что это знаменитое дерево, и что местные жители называют его Седым Дубом. Пару-тройку десятилетий назад на этих ветвях разбойники вешали попавшихся им жителей Линсена. Потом злодеев переловили, и их самих постигла подобная же участь. Уверяют, что в корнях старого дерева припрятаны сокровища, но проклятье на них такое, что лучше даже не пытаться их копать.
***
Хитро устроен человек, в самом незнакомом городе он всегда пытается найти что-то знакомое, чтобы почувствовать почву под ногами в новом, непознанном и чужеродном окружении. Дитер уже отметил амбар как две капли похожий на тот, что стоял за домом одного из тауденских приятелей, цветник с невысоким забором, напоминающий соседский, мимо которого приходилось так часто ходить. Он словно целиком перенесён сюда. Вот здание выкрашено в тот же цвет как и…, а вот ещё одно такое же, и ещё… Здесь они выше. И улицы широкие. А вывески на мастерских такие, словно жители столичного города видят хуже. У тауденского башмачника висит себе над входом маленький деревянный сапожок примерно в полметра, и этого всем хватает, чтобы понять, что тут не аптека и не свинарник, но у здешнего мастера угрожающе занесён над головами башмак великана, под которым и проходить страшновато. Справа – огромная расчёска над домом брадобрея. Ещё через несколько домов – метровые ножницы портного. Здания жмутся друг к другу, словно солдаты в шеренге, портупеями на светлых мундирах смотрятся прямые, поперечные и косые балки цвета морёного дуба на фахверковых стенах. Словно торжественным парадом решили встречают улицы города своего нового жителя. Словно хотят понравиться.
Коляска продолжает неторопливое движение по булыжной мостовой, и Дитер постепенно понимает, что город этот намного больше, чем казался в первые минуты. Наш герой уже потерялся в поворотах, в мелькании дверей, окон, вывесок, лепнины, фигурных фасадов, высоких крыш. Дома расступаются перед площадью. Здесь лошади замедляют ход, и можно успеть повертеть головой. В центре – величественное, пусть и несколько мрачноватое здание, шпилем тянущееся до самых небес.
– Святой Мартин, – называет его Геральдина и тут же указывает на другое, тоже красивое. – А вот и школа. Здесь ты будешь учиться.
После поворота лошади словно проснулись, неторопливый шаг сменился трусцой, и дорога поспешила вниз, к блеснувшей серебром реке. Тётушкин дом должен быть где-то рядом.
– У нас на крыше флюгер. Сова, – объясняет она, – Очень легко отличить.
Дитер честно пытается разглядеть. Взгляд его скользит над домами, а там воздушнейшее облако, похожее на торт зацепилось и повисло на закатном небе. Солнце подсвечивает розовыми лучами, придавая слоистость и прозрачную карамельность, а сверху кто-то аккуратно разложил отлично взбитые чистейшие сливки. Возможно, если наблюдать этот закат из мясной лавки, он мог бы показаться ломтиком отличного сала, но поскольку рядом тётушка Геральдина, всегда несущая чуть уловимый аромат ванили, корицы и карамели, то и облако получилось самое что ни на есть кондитерское.