Дитя Бунта
Шрифт:
Молодец в камуфляже многозначительно упомянул милорда Оустилла. Дроу в белом халате рассердился еще больше, и перешел с эльфийского языка на гэльский, густо пересыпанный матерным:
— Нет, я же знал, что Оустилл мудак, но не до такой же степени! Как… на… в… я буду это снимать?! Сразу надо было снимать цепи, сразу после травмы! — с трагическим вздохом он отвернулся от гвардейца и почти ласково обратился ко мне: — Военные — это особый сорт мудаков, милочка. Я имею с ними дело уже более сотни лет, и каждый раз удивляюсь прогрессирующему идиотизму.
Увидев мой
— Я — другое дело, попрошу меня в общую шеренгу с мудаками не ставить!
Потом он задумчиво приподнял мою ногу, как-то подозрительно рассматривая.
— Пилой тут несподручно…
При слове «пила» я испуганно закричала, а молодец в камуфляже встрепенулся и попытался улизнуть за дверь, но доктор резко воспротивился:
— Куда?!. Если не дотумкал принести ключ, так наномеханика сюда, хоть из-под земли, хоть из Бездны, Ллос тебе в душу!
Пока бегали за наномехаником, военный эскулап спокойно открыл стеклянный шкаф, достал оттуда бутылку «Кэмерон Бриг», Прим. авт.: «Cameron Brig», чистый однозерновой скотч (single grain) выдержкой от двадцати четырех до сорока лет на треть пустую, набулькал в стакан приличную порцию и протянул мне:
— Пей, милочка. Не люблю вправлять вывихи под обезболивающим. Чувствительность не та, и вообще, разбазаривать матчасть — не в моих правилах…
«Кэмерон» — прекрасный дорогой напиток, но тут даже не на два моих пальца, тут гораздо больше! Вывих вправлять?!
— Может, половину?..
— С пациентами не торгуюсь. — Нахмурился дроу. — Даже с хорошенькими пациентками с опухшими мордашками. Тем более, качественный скотч — сразу несколько препаратов, от обезболивающего до успокоительного.
Не сомневаюсь, мордашка была опухшая после того, как я ревела в три ручья. То, как доктор назвал Оустилла… Конечно же, он прав. Будь тут полковник, стакан бы точно полетел ему в голову.
Я вздохнула, выпила все, даже не ощутив вкуса виски. «Поплыла» уже через минуту, когда прибежал красавчик-наномеханик в черно-серой форме. Ему даже ключи не понадобились, достаточно было прикоснуться к металлу, закодированному наномеханической защитой. Как только кандалы сняли, дроу в белом халате неуловимо быстро оказался у стола, взял в руки мою правую лодыжку и…
— А-а-а-а-а!
Может быть, у «Кэмерона» и был обезболивающий эффект, но недостаточный. Я бы даже сказала, наоборот — от боли я тут же протрезвела.
— Шуму-то, шуму! — проворчал доктор. — Что-то еще беспокоит?
Я уже не была уверена, что ему стоит показывать мой ушибленный ноющий бок, но меня никто не спрашивал. Врач бесцеремонно прижал меня к столу одной рукой, другой же расстегнул молнию моего комбинезона, а потом задрал белую майку.
— Хм! — недобро усмехнулся он. — Говорят, синяки полезны для стимуляции иммунной системы. В таком случае, милочка, твой иммунитет будет в полном порядке, синяков тут предостаточно, как будто ты пересчитала ребрами ступеньки лестницы. Сегодня выспишься, а завтра с утра кольнем стимуляторы регенерации и прочую мерзость.
После
— Неси ее, что ли. До утра — полный физический покой, без присутствия мудака Оустилла поблизости и других ему подобных!
Я была уверена, что соответствующее словечко до острых ушей Палача не дойдет, оставшись достоянием эскулапа и молодца в черном камуфляже и лыжной маске.
Видимо, доктора тут боятся больше, чем кого бы то ни было.
Помещение, где я оказалась, не было полноценной тюремной камерой: размер больше, потолок выше, хотя окон тоже нет, а из мебели в наличии койка, застеленная явно на военный лад, и рядом — тумбочка. Да, на стене имелся турник, высота крепления которого соответствовала эльфийскому росту, мне не дотянуться и даже не подпрыгнуть так высоко. Необходимые «удобства» расположены в углу, как было и в одиночной камере.
А в другом углу, поближе к койке, треть стены была использована под наскальную живопись древних эльфов армейского происхождения. Те фразы и иллюстрации, которые были нацарапаны в адрес отдельных представителей офицерского состава, не смогли бы пройти цензуру нигде.
Что же это за место у нас такое? Не нужно долго думать, чтобы догадаться — это гауптвахта. А наскальную живопись оставляют те гвардейцы, которые тут периодически сидят по причине нарушений воинской дисциплины.
Где бы мне взять острый предмет, чтобы приумножить настенное творчество?!
Боль в лодыжке постепенно отступала, да и отек стал меньше. Не раздеваясь, я упала на жесткое шершавое одеяло и сразу уснула. Не знаю, что помогло: алкоголь, пережитый стресс, вывихнутая лодыжка или ушибленный бок, но спала я без снов и очень долго, до утра следующего дня, до сигнала подъема.
В ближайшие пять дней мой распорядок отличался от тюремного более ранним подъемом (пять тридцать утра), отсутствием допросов, тремя приемами пищи вместо двух, а также — обязательными визитами в медпункт, сопровождающимися болезненными инъекциями и ворчанием доктора вперемешку с сомнительными комплиментами. Порции еды, которые мне приносили, определенно были стандартными армейскими, рассчитанными на мускулистых здоровяков, а уж никак не на меня. Я не могла бы съесть и половину каждой, хотя было вкусно — не в пример «красному» сектору. Черенок ложки неплохо царапал штукатурку, а потому в углу добавились свежие надписи про Оустилла.
На пятый день врач-дроу удовлетворительно хмыкнул, осматривая мою ногу и бок:
— Все в порядке, милочка. Мне больше нечего с тобой делать.
Я пыталась задавать вопросы и ему, и гвардейцам, которые выполняли по отношению ко мне функцию тюремных охранников: что с Эдинбургом?.. что на самом деле произошло в здании Управления наказаний?.. что со мной будет дальше?.. В ответ — тишина. Разве что касательно результатов землетрясения мне скупо сказали: были точечные толчки в нескольких районах города. Разрушения умеренные, жертв мало. И все, больше никакой информации.