Дитя Феникса. Часть 1
Шрифт:
Все это время она очень боялась снова встретиться с Элейн, так как хорошо помнила, что именно Элейн застала ее той страшной, роковой ночью, но теперь, когда ее дочь сидела около нее и печально смотрела в камин, Джоанна почувствовала, как ее дочь окутана, будто невидимым облаком, одиночеством, печалью и несчастьем. Это облако было почти осязаемым, и она ответила на него с невиданной прежде волной тепла.
– Всему виной его болезнь? – спросила она более мягким голосом.
Элейн пожала плечами.
– Сначала он говорил, что я была слишком молода, затем он заболел, потом, когда я думала, что он, наконец, захотел меня… мы поссорились. –
– Ты должна помириться с ним. – Джоанна взяла пяльца для вышивания и новую шелковую нитку. – Наверное, тебе было очень одиноко.
Элейн молча кивнула.
Джоанна прищурилась, глядя на пламя свечей, к которым она подняла иголку, чтобы вдеть нитку.
– Когда я впервые оказалась тут, со мной было то же самое. Я ведь была англичанкой, чужой при дворе твоего отца. Я была очень одинока и очень боялась.
– Ты? Это правда? – Элейн обернулась и изумленно посмотрела на нее.
– Да, я, – подавленно продолжала Джоанна. – Я была очень молода. Конечно, не так молода, как ты. Но не менее ранима, и у меня не было семьи, которая бы меня любила, в отличие от тебя. – Она выдержала паузу, заметив, что ее рассказ о прошлом тронул Элейн до слез. – Я почти не знала своего отца; он очень недолго был с моей матерью. Так что здесь на мне поставили клеймо. – В ее голосе звучали горечь и отчаяние. – Клеймо незаконнорожденной дочери короля Джона, хотя официально я носила титул принцессы, а не дочери шлюхи и головореза.
– Он в самом деле был таким жестоким? – тихо спросила Элейн. Дед умер за четыре года до ее рождения, однако и она выросла в атмосфере ненависти, по-прежнему окружавшей его имя.
– Он делал ужасные вещи. Но он был королем. – После долгого молчания Джоанна встала. – Принц и король должны время от времени быть жестокими, но они действительно хотят править миром. – Снова повисло молчание.
«Интересно, она думает сейчас о своем изгнании?» – спросила себя Элейн и вдруг неожиданно поняла, что она перестала думать о матери враждебно. Это был их первый настоящий разговор, в котором перед Элейн предстала уязвимая, чувствительная женщина, отгородившаяся от мира жесткой, непроницаемой оболочкой. Теперь Элейн очень жалела ее.
Вдев наконец нитку в иголку, Джоанна надела серебряный наперсток и стала наметывать маленькие стежки на ткань в пяльцах.
– Почему он прогнал Ронвен? – спросила она.
– Она ему не нравится, – сказала Элейн и беспомощно пожала плечами.
– Ты вернешь ее обратно?
– Я люблю Ронвен, но не хочу, чтобы он сердился. – Элейн снова пожала плечами.
– Тогда оставь ее здесь. Она строит козни и плетет интриги так, что хуже некуда. Она только осложнит твою жизнь в Честере. Ты должна твердо усвоить одну вещь, Элейн: в этом мире нет никого, ни одного человека, на которого ты могла бы положиться, кроме тебя самой. Помни это. Никого.
– Значит, ты вернулась сюда одна? – Изабелла не смогла скрыть своей обиды, и Элейн сразу же почувствовала это, едва вошла в комнату. При горящем свете факелов взгляд девушки был жестким и полным ненависти; ее темные глаза гадали и рассчитывали.
Поднялся сильный ветер; он дул с моря, с северо-запада, и гнал на берег огромные волны. Сильные его
– Мой муж очень занят и не может сразу покинуть Честер, – спокойно ответила она.
– Да уж, я слышала, что он ждет не дождется, пока наконец избавится от тебя, – дерзко бросила Изабелла. – Тебя ведь зовут «принцесса-сосулька», или ты не знаешь? Говорят, ваши пажи уже делают ставки на то, что к двадцати годам ты еще останешься девственницей.
Элейн почувствовала, как кровь хлынула к ее щекам. Женщины, которые стояли рядом и внимательно слушали, тут же захихикали, и Элейн ощутила, как ее душит ярость. Смех скрывали не все: одна или две засмеялись в голос, а глаза остальных смеялись и жалили ее.
– Не понимаю, о чем ты, – гордо ответила Элейн.
– О том, милочка, – Изабелла специально саркастически сделала ударение на этом слове, – что, если бы твой муж уложил тебя в постель, ты бы уже давным-давно родила! Кроме того, все знают, что вы с ним спите в разных комнатах.
Элейн показалось, что одна или две женщины опустили головы, смущенные злобой своей госпожи. Она уже успокаивалась; ее боль и обида прошли, однако и ее характер давал себя знать. Элейн сжала кулаки.
– Моя личная жизнь никого не касается, и уж особенно тебя, Белла, – парировала она. – Во всяком случае, я со своим мужем живу в одном городе. – Она обошла стороной тот факт, что сейчас это не было правдой. – А вот мой брат, как я слышала, решил, что ему будет намного лучше, если между ним и тобой будет лежать все королевство Гвинед. – Она повернулась на каблуках и гордо прошла через всю комнату, прекрасно сознавая, что каждый ее шаг по направлению к двери внимательно отмечается пристальными взглядами придворных дам.
– Убийца!
Элейн остановилась. Сначала она не поняла, прозвучало ли это слово или же ей только показалось. Но шепот Изабеллы был настолько громким и четким, что в этой огромной комнате его услышали все. Элейн обернулась с белым как снег лицом и впилась глазами в Изабеллу.
– Что ты сказала?
– Я сказала «убийца», – яростно повторила Изабелла, взгляд ее был враждебен. – Что, разве не так? Ты ведь и есть убийца! Ведь это ты убила моего отца!
В комнате воцарилась гробовая тишина. Только треск пламени в камине нарушал это безмолвие, перераставшее во всеобщее напряжение. Элейн была абсолютно невозмутима, гнев ее совершенно утих.
– Твой отец был предателем. Он соблазнил мою мать и предал дружбу моего отца, – совершенно спокойно сказала она. – Он предал тебя и меня без малейшего сомнения. И я не приговаривала его к смерти – это была его судьба, которую он сам себе выбрал и которую заслужил. У моего отца, – она выдержала паузу, – не было другого выбора, кроме как послать его на смерть, о которой он сам просил. – Понимая, что не одна пара глаз пристально смотрит ей в спину, она медленно вышла, сознавая свое невозмутимое достоинство, не сомневаясь в своей правоте.