Дитя господина Лина
Шрифт:
Малышка спит на диванчике. Господин Барк закуривает новую сигарету. Его глаза блестят. Господин Лин напевает свою песню. Так друзья проводят вместе довольно долгое время, и перед ними у пустых чашек лежат фотографии покойных жен.
На выходе из кафе господин Барк берет старика за плечо и провожает до дома – теперь он всегда так делает. У двери Лина друзья долго прощаются: старик то и дело повторяет «bonjour».
В общей комнате все как обычно. Другие семьи все еще здесь. Мужчины проводят дни и половину ночей за игрой в маджонг, разглагольствованиями, криками. Они шутят, оскорбляют друг друга, ссорятся, мирятся, иногда напиваются
Старшие дети теперь ходят в школу. Возвращаются все более и более учеными – уже лопочут иностранные слова, слова страны, куда их забросила судьба. Учат этим словам младших. Женщины готовят, стирают. Господину Лину по-прежнему оставляют еду возле матраса. Он благодарит, кланяется. Никто не обращает на него внимания, никто с ним не говорит. Но ему плевать. Он не одинок. У него есть Сандью. И друг – человек-гора.
Однажды господин Барк отводит старика к морю. Лин впервые за долгое время видит море. Человек-гора показывает другу не набережную, где тот высадился с корабля, не порт с подъемными кранами и судами в процессе разгрузки, пыхтящими грузовиками и открытыми, зияющими, как дыры, складами, а пустынный берег с рыбаками и чистым небом, тихой гладью воды приглушенно-синего оттенка.
Друзья делают несколько шагов и садятся на скамейку. Лицом к морю. Зима на исходе. Солнце пригревает. В небе щебечут и кружат стаи птиц, порой они ныряют в воду, а затем взмывают ввысь, летят брызги, и, если улов удачный, воздух серебрится от рыбьей чешуи. Рыбаки на лодках спокойно чинят сети. Некоторые насвистывают. Другие громко переговариваются, смеются. Приятное место. Господин Лин дышит полной грудью и прикрывает глаза. Да, он не ошибся.
Здесь настоящие ароматы – соли, ветра, сушеной рыбы, смолы, водорослей, воды. Невероятно! Впервые эта страна чем-то пахнет, впервые у нее есть запах. Старик чувствует себя почти опьяненным. Всем сердцем он благодарен другу за то, что тот привел его на берег.
Господин Лин поправляет на девочке одежки, чтобы ей легче дышалось, и сажает между собой и человеком-горой. Ребенок открывает глаза. Смотрит на море. На необъятное блюдо воды. Старик тоже смотрит на море. Вспоминает корабль и все, что произошло – перед ним мелькают чудесные, страшные, омерзительные картинки из прошлого. Словно удары кулаком – в грудь, в живот, во все члены. Да, далеко за морем, много-много дней назад, все это было. Было.
Господин Лин поднимает руку и пальцем показывает на море, на небо, на бело-голубой горизонт, затем вслух произносит название своей страны.
В этот момент господин Барк чувствует, как мурашки пробегают у него по спине, как от напряжения и возбуждения у него вздуваются вены, он тоже вспоминает чудовищные, жуткие, страшные вещи. Громким голосом он произносит вслух название страны господина Лина, страны за чертой горизонта. Затем повторяет название – все глуше и глуше, у него опускаются руки, опускаются плечи, он роняет окурок, но не спешит его раздавить и не закуривает новую сигарету.
Господин Барк, человек-гора, повторяет название страны старика как молитву, и глаза его наполняются слезами, которые он не пытается скрыть; слезы текут по щекам, по подбородку, по шее, за воротником рубашки их уже не видно.
Господин Лин кладет руку другу на плечо и тихонько похлопывает по нему. Тогда господин Барк отводит взгляд от моря. Сквозь потоки воды, выливающиеся из его глаз, он смотрит на старика.
– Я знаю вашу страну, господин Tao-la"i, я ее знаю… – Густой голос господина Барка вдруг становится тоненьким, хрупким, разбивающимся.
– Да, я знаю ее, – продолжает он, снова глядя
Господин Барк на секунду умолкает. Слезы льют ручьем.
– Мне было двадцать лет. Что мы знаем в двадцать лет? Я ничего не знал. В голове было пусто. Дырка от бублика. Я был большим ребенком. Вот и все. А мне в руки вложили ружье. Фактически дали ружье ребенку. Я видел вашу страну, господин Tao-la"i, о да, я многое там повидал и помню так отчетливо, словно вернулся вчера, во мне все осталось – запахи, цвета, дожди, леса, детский смех и крики.
Господин Барк поднимает помутневшие глаза к небу. Делает глубокий вдох.
– Когда я приехал и все увидел, то подумал: вот на что похож рай, если он существует. Нам приказали разрушить рай, посеять в нем смерть. Ружья, бомбы, гранаты…
Господин Лин внимательно слушает человека-гору, который тихо рассказывает свою историю, в то время как слезы текут у него по щекам. Старик цепляется за звук, за интонацию, силится уловить начало или конец какого-то сюжета. Вспоминает фотографию смеющейся женщины, которую Барк показывал несколько дней назад. Думает о странной карусели в парке; друзья ходили на нее смотреть – она крутится и крутится без конца. Деревянные лошадки – как леденцы на палочке. Кружатся. Двигаются вверх, вниз. Дети смеются, машут родителям руками. Играет громкая ярмарочная музыка. Человек-гора тыкал пальцем в каждую лошадку и много говорил. Судя по всему, он отлично знал, как работает карусель, и любил ее. Господин Лин не понимал почему, но внимательно слушал и кивал. Сандью казалась счастливой. Ей тоже нравилось зрелище. В конце прогулки человек-гора пожал руку мужчине, который занимался каруселью. Они обменялись парой слов, и господин Лин вместе с Барком покинул парк. После этого человек-гора долго молчал.
Господин Лин внимательно смотрит на своего плачущего друга, который продолжает что-то говорить. Теперь старик почти уверен, что женщина с фотографии и карусель с лошадками как-то связаны, но ни того, ни другого в жизни Барка больше нет, и он страдает, именно из-за этого он плачет, сидя солнечным днем на скамейке у моря.
– Все эти деревни, в которых мы побывали, джунгли, которые мы прошли, нищие люди, в которых нас заставляли стрелять, хлипкие соломенные домики, как тот, на вашей фотографии… Огонь в домах, пожары, вопли, голенькие детишки, бегущие по дорогам в темноте, в ночи, во время пальбы…
Господин Барк перестал говорить, но все еще плачет. Его тошнит. Тошнота идет из глубины, его колотит, трясет, он складывается пополам. Стыд буквально рвет Барка на части.
– Простите меня, господин Tao-la"i, простите… за все, что я сделал вашей стране и вашему народу. Я был мальчишкой, дураком, которого заставили стрелять, разрушать, убивать… Я настоящая сволочь, сволочь…
Господин Лин смотрит на друга. Человек-гора сотрясается в долгих рыданиях, будто спровоцированных его же последними словами. Барк весь дрожит, напоминая корабль во время шторма. Старик пытается обнять друга за плечо, но тщетно – рука слишком короткая. Тогда он просто улыбается, выражая своей улыбкой все то, на что не способны слова. Затем снова поворачивается к морю, глядит вдаль и произносит название своей страны уже не с печалью, а с радостью и с надеждой. Обняв господина Барка обеими руками, Лин чувствует себя счастливым и защищенным; Сандью по-прежнему лежит между ними.