Дитя Ковчега
Шрифт:
Только представьте!
А еще представьте, как потом закипает кровь. Плоть сама по себе нагревается, варятся кости. И все некогда живое сооружение превращается в гротескную плавающую тушенку. Шатающиеся леса горячих костей тянут по неспокойным волнам в Ханчберг и разбирают, словно корабль на верфях, а затем купцы отправляют очищенные фрагменты – ребра, челюсти, кости хвоста и черепа, – крошечными, по сравнению с размером кита, партиями галантерейщикам, торговцам бельем и кутюрье страны.
Говорят, на корсажи, шляпки и модные аксессуары Королевы Виктории уходит столько китовой кости, что целых двух скелетов не хватило, чтобы прокормить ее ненасытный гардероб.
Фиалка одышливо наклоняется за корсетом, с некоторым возмущением размышляя о поставках белья ее Величеству. Она живет
(Может, китовой кости объявить бойкот? – вдруг приходит ей в голову. Да, непременно!)
Контраст поразительный: Виктория – жена, Королева, владычица Империи, хозяйка двух скелетов китовой кости и мать целого выводка принцев и принцесс голубых кровей. Фиалка Скрэби – несчастный «синий чулок». Фиалка Скрэби – дочь знаменитого доктора Скрэби, изготавливающего чучела по Приказу Ее Величества. Фиалка Скрэби – пленница в собственном доме.
Фиалка на мшистом берегу, Прикрытая травой, Прекрасная, Как та звезда, что светит над землей. [129]Эх. Как та звезда. А когда звезд много? Что тогда, мистер Вордсворт? Страшна, как чертова луна.
С положительной стороны, миссия Фиалки, «Бесплотная кухня», продвигается семимильными шагами. Только за это утро она с гордостью приготовила сытный суп из каштанов, приправленный и корицей, и петрушкой. Вдобавок, она закончила последнюю партию томатного соуса с орехами, придумала пудинг из спаржи и лимона, испекла дюжину булочек в формочках, зажарила к завтрашнему обеду две гигантские земляные груши и улучшила рецепт печеного испанского сладкого лука, так что теперь вариант миссис Битон кажется наивным и смешным и совсем несъедобным. Все семнадцать стоунов и пять фунтов [130] плоти мисс Фиалки, облаченные в просторные панталоны, стоят в спальне и разглядывают сложное сооружение, разложенное у ног. У нас с Королевской Бегемотицей мало общего, думает Фиалка: только женский пол, доктор Айвенго Скрэби и китовая кость. Точнее, чудо портняжной инженерии – корсет.
129
Цитата из стихотворения английского поэта Уильяма Вордсворта (1770–1850) «Среди нехоженых дорог» («She dwelt among the untrodden ways», 1799).
130
Около 110 кг.
Словно глубоководное заводное создание с внешним скелетом. Фиалка приступает к трудному заданию – облачить свое колоссальное тело в раковину из проволоки и подбитого войлоком китового уса. Сперва она водружает тяжелые черные ножны на гигантские бедра, потом эти ножны сгибает – так, чтобы они симметрично легли на кости таза. Затем нужно соединить проволочные крючки, чтобы они сцепились, будто сжатые руки. Для этого сначала Фиалка делает вдох, поднимая грудную клетку – так, чтобы талия стала как можно длиннее. Торжество причины и следствия, которые вскоре обуздает структура. Груди мисс Скрэби – каждая размером с младенца – ходят и вздрагивают, порождая волны вибрации на широкой аллее ее живота, и – вуп! – Фиалка резко сводит на талии две половинки футляра-кокона.
Но каковы альтернативы? Бамбук? – недоумевает она, раздраженная этими усилиями. Или проволока?
– Голодание, – шепчет призрачный материнский голос. – Ответ прост, Фиалка, – потреблять меньше пищи.
– Уйдите прочь, мама, – бормочет мисс Скрэби, дергая панцирь в нужное положение и затягивая шнурки.
Тремя этажами ниже маленький человечек со странной походкой и в необычных туфлях, вглядывается в номера на дверях. У него тоже мало общего с Королевой Викторией – разве что миниатюрное телосложение. Как и у главы нашей великой Британской Империи, роста в нем – пять футов два дюйма, но на этом какое-либо сходство с царствующим монархом резко заканчивается – ты согласен, мой благородный читатель? Все-таки у Королевы Виктории нет искалеченного копчика; вдобавок,
Он щурится, читая номерки на медных дверных табличках.
Номер два.
Взгляд его глубоко посаженных глаз дик и затравлен.
Номер четыре.
У него тонкие губы и грустное морщинистое лицо.
Номер шесть.
Он что-то лихорадочно бормочет себе под нос. Если у вас острый слух – можно различить слова скороговорки о каком-то графе по имени Пото, который играл в лото, при этом его супруга была осведомлена о его привычке, однако сам он не догадывался, что жена о ней знает.
Номер восемь.
Он потуже кутается в сюртук.
Номер десять.
Вертит в руках ракушку.
Номер двенадцать.
Бормочет: «Господи, пусть я гонюсь за химерой».
Номер четырнадцать.
Жилище доктора Айвенго Скрэби.
Тобиас Фелпс поднимается по ступенькам, внезапно подпрыгивает и звонит в дверь.
Дин-дон!
Жир, развалившийся на пуховом одеяле Фиалки, поднимает морду и слабо тявкает на дверь. В последнее время он сам не свой: вегетарианская диета невероятно его изнурила.
– О, черт возьми! – бормочет Фиалка Скрэби. Она все еще борется с корсетом и размышляет о китовой кости.
Жир тявкает.
Снова звонят. Не обращая внимания на назойливый шум – В надежде, что отец вспомнит о выходном миссис Джиггере и откроет сам, – Фиалка бросает пуговицы и застежки, чтобы застегнуть на шее гагатовое колье покойной матушки. Несмотря на то что недавно его расставил ювелир, ожерелье сидит слишком плотно – словно Опиумная Императрица с того света пытается любыми способами придушить непутевую дочь. Впрочем, так оно и есть.
– Прошу вас, мама, – хрипит Фиалка, которая в последнее время все чаще ощущает призрачное присутствие Опиумной Императрицы в доме. – Не стоит так давить!
И захват колье тут же ослабевает.
– Быстрее! – командует привидение. – Открывайте проклятую дверь, дитя! От этого зависит будущее!
– Вы что-то сказали, мама?
Снова звонят – на сей раз неистово. Рассерженная, Фиалка Скрэби шаркает к окну – белые хлопковые панталоны развеваются вокруг покрытых складками жира бедер – и смотрит вниз на улицу, где на талый снег льется сернистое желтое сияние газового фонаря. На верхней ступеньке, прямо под Фиалкой, прыгает маленькая фигурка в широких брюках. Таксидермисты, как шахматы, привлекают людей странной породы, думает мисс Скрэби. Не художников, не ученых, не рыбу, не птицу и даже не утконосов. Часто, замечала Фиалка, у всех них присутствует некое уродство, моральное или физическое, которое, как им кажется, можно излечить, напихав опилок и соломы в выделанную кожу и попивая амонтильядо на встречах Зоологического Общества.
Быть может, незнакомец один из них?
Нет. Едва ли.
Какие круглые у него глаза, отмечает Фиалка. Какие тонкие губы! И где она видела это лицо? Странное и не совершенно неприятное ощущение (Фиалка редко переживала такое раньше, и никогда – столь остро и сильно) проникает в самые потаенные щели ее корсета.
Она знает этого человека!
Она его знает!
– У нас есть повод для празднования! – мурлычет Опиумная Императрица, наблюдая за дочерью и постигая ход тонких чувств, играющих на лице последней, как может только покойная дать. – Возможно, более не несчастный «синий чулок»? – кричит она.