Дитя общины
Шрифт:
Если бы господин начальник говорил недолго, мне удалось бы выслушать его спокойно и покорно, но господин начальник затянул речь и говорил ровно сорок пять минут. Вначале я спокойно и внимательно слушал проповедь господина начальника и ел его глазами так, что он обратил на меня внимание и постепенно стал все чаще обращаться ко мне, и получилось так, что он говорил в основном мне одному.
В первый раз мозоль дала о себе знать точно на пятнадцатой минуте, и нога моя дернулась; это повторилось раза три, и я, как аист, поджал ногу. Прошло еще немного времени, и у меня выступили на глазах слезы, а на тридцать пятой минуте я начал вращать глазами, кусать губы и вообще так гримасничать и морщиться, что господин начальник,
В конце концов сановник в замешательстве скомкал свою речь и отпустил нас, а сам остался с нашим начальником. Немного погодя меня вызвал к себе наш градоначальник.
– Господин Baca, что с вами? Чем объяснить ваше поведение по отношению к господину начальнику?
– Простите, какое поведение?
– Поведение, из-за которого господин начальник предложил мне просто уволить вас со службы, потому что во время его речи вы ухмылялись, скалились, кривлялись, – решительно заявил градоначальник.
– Прошу покорнейше извинить, но я никогда не осмелился бы скалиться на господина начальника! Я исправный, добросовестный чиновник и ни разу в жизни не скалил зубы на власти, – оправдывался я.
Тут, на мое счастье, у меня опять заболела мозоль, и я весь искривился.
– Вот, вот, и на меня скалитесь, а еще оправдываетесь!
Пришлось рассказать о своей несчастной мозоли, и с меня едва сняли тяжкое обвинение.
Госпожа Милева весело смеялась над бедой господина Васы и предложила ему яблоки, которые все это время чистила собственной ручкой.
Видя, что рассказ понравился госпоже Милеве, господин Baca продолжал:
– А в другой раз со мной был еще более интересный случай, и связан он с одной дамой.
– Так расскажите же, ради бога! – сказала госпожа Милева и шаловливо посмотрела на господина Васу.
– Было это той же зимой, – начал свой рассказ господин Baca. – Однажды вечером меня пригласили на ужин по случаю славы [2] господина председателя окружного суда. За столом я сидел рядом с госпожой председательшей, а с левой стороны от меня сидела свояченица помощника председателя. Она считалась самой красивой девушкой, и все наперебой ухаживали за ней. Я изо всех сил пустился развлекать ее и сразу же заметил, что моя болтовня ее забавляет. Я ухаживал за ней, предлагал и подавал все, что ей угодно было отведать, был так внимателен и так ей понравился, что, когда пели «многая лета» господину председателю, признался ей в любви. Надо ли говорить, что в ту самую минуту, когда я объяснялся в любви, мозоль начала жестоко досаждать мне. Чтобы иметь возможность продолжить разговор, я вот так же, как сейчас, снял под столом ботинок и вернулся к объяснению, еще более решительно и смело. Христина не пожелала сразу ответить на мое признание, а лишь ласково сжала мою руку и в тот самый миг, когда стали петь «многая лета» дочери председателя, тихо сказала:
[2]
Слава – праздник святого покровителя семьи у православных сербов.
– После ужина будут танцы. Вы пригласите меня на лансье, и во время танца я вам отвечу.
И в самом деле после ужина музыка заиграла туш, потому что один из чиновников провозгласил здравицу в честь господина уездного начальника, «строгого, справедливого и прекрасного руководителя, отца и матери для народа, которым он управляет». Потом заиграли королевское оро [3] , и первыми вступили в круг господин
[3]
Оро, или коло – южнославянский массовый народный танец.
Я сгорал от нетерпения, ожидая, когда объявят лансье, и во всех предыдущих танцах не только не участвовал, но даже с места не поднимался. Наконец Христина подходит ко мне, улыбаясь, и говорит:
– Сударь, сейчас будет лансье!
– И я получу ответ? – весело шепчу я.
– Получите! – отвечает она, смущенно потупив глазки, и добавляет нетерпеливо: – Пойдемте!
Я сунул руку под стол, но… ботинка не было. Пошарил еще… нет! Меня прошиб пот.
– Вы идите, пожалуйста, я сейчас…
Как только она отошла, я сунул голову под стол, но… моего ботинка нигде не было, понимаете, нигде, будто он сквозь землю провалился!
Можете представить себе, в какое положение я попал в ту самую минуту, когда мне должны были дать такой важный для меня ответ.
Христина снова вернулась за мной, потому что музыканты уже заиграли, и три пары встали, ожидая четвертую, нашу. Я еще раз в отчаянии нырнул с головой под стол, но ботинка нигде не было. Наконец, не придумав ничего более умного, я горестно пожаловался Христине, что очень плохо себя чувствую, что у меня болит голова, и попросил ее танцевать с кем-нибудь другим.
Она презрительно посмотрела на меня, сердито отвернулась и подошла к одному молодому человеку, который не умел танцевать, но которого она обещала научить.
Я продолжал сидеть неподвижно и смотрел на танцующих, смотрел на ту, которая не желала больше удостоить меня ни единым взглядом. Христина перешла со своим молодым человеком в другую комнату, а я по-прежнему сидел на своем месте как прикованный. Просидел я так до самого рассвета.
Уже и гости начали расходиться, а я все сидел. Ушел аптекарь, господин Коста с супругой и свояченицей, ушел дьякон Йова, начинавший все «многая лета», со своей супругой, которая захватила с собой полный платок печенья «для детишек», а я все сидел. Ушла с сестрой и зятем, помощником председателя, Христина, не взглянув на меня, не пожелав даже спокойной ночи, а я все сидел. Ушли цыгане, которым господин председатель щедро заплатил, а я все сидел.
Наконец, когда господин председатель с супругой, провожавшие цыган, вернулись, они в ужасе увидели, что я неподвижно сижу на том самом месте, где ужинал. Я объяснил им свою беду, и теперь мы все трое, призвав на помощь и кухарку, принялись искать ботинок. Вдруг кухарка, шлепнув себя ладонью по лбу, вспомнила:
– Так это, наверно, им давеча Кастор играл!
И в самом деле, кухарка сбегала к конуре, где спал Кастор, и нашла мой ботинок.
Извинившись перед господином председателем и его супругой и проклиная всех собак на свете, я надел ботинок и пошел домой. По пути я подумал о прекрасной любви, погубленной ботинком, или, точнее говоря, мозолью, или, еще точнее, Кастором.
Госпожа Милева весело смеялась, когда услышала завершение этой грустной истории, снова угостила господина Васу яблоками и наполнила его бокал вином.
Так за яблоками, печеньем и вином провели они еще некоторое время, болтая о всякой всячине. Госпожа Милева рассказала, как она отлично готовит тесто для печенья, потом поведала, что собирается запломбировать зуб и что она никогда не носит крахмаленной нижней юбки, а господин Baca рассказал ей о своем дяде, который чудесно играл на гармонике, о своем коллеге писаре Пере, который целыми днями ест в канцелярии круглые облатки, которыми запечатывают официальные письма, и о себе, о том, как он ловко бегает на коньках и умеет на одной ноге выписывать восьмерки на льду.