Дитя пламени
Шрифт:
Рот Алии превратился в тонкую линию, всем своим видом она выражала досаду и презрение.
— Ни один из таких, как ты, ни один из твоего народа не может пройти через врата, ведущие в нашу страну.
— Ты говоришь так, но сама ты здесь.
Она раскрыла левую руку, и все увидели старый шрам, рваной раной пересекавший ее ладонь.
— Я та, кого ты называешь колдунами, Генри.
— Разве мы до сих пор не истребили всех колдунов среди нас? Они, должно быть, путешествуют так же как ты. Но мы не бессильны.
— Отец, — запротестовала Теофану, хотя смотрела на Адельхейд. — Разве ты не позволил
Генрих поднял руку, чтобы остановить ее. Она замолчала, посматривая на Росвиту, затем положила руки на колени и стала пристально разглядывать противоположную стену — на гобеленах была изображена святая Текла, пьющая из святой чаши вод.
— Ты не понимаешь до конца структуру Вселенной, Генри. Я была рождена в изгнании и поэтому могу путешествовать в небесах. Я прошла через сферы. Никто из вас не выжил бы в таком путешествии.
Санглант зашевелил губами, словно произносил какое-то слово, но не проронил ни звука.
Генрих покачал головой.
— Как я могу поверить в такую фантастическую историю? Она скорее похожа на мифическую притчу, рассказанную на празднике. Я и моя славная вендарская армия собираемся выступить на юг, в Аосту, чтобы вернуть королеве Адельхейд ее трон. Вы можете присоединиться и пойти с нами, если пожелаете. За моим столом всегда есть место для тебя, Алия. — Он повернулся, чтобы взглянуть на Сангланта, тот стоял, сжав кулаки, с выражением нетерпения на лице. Вот в чем кроется опасность, если целые армии находятся в подчинении молодого человека. Скоро он начнет требовать, чтобы сам отец не смел ему противоречить и беспрекословно подчинялся. — Ты, сын, тоже можешь пойти с моей армией, но перед этим ты должен попросить прощения за свое непослушание. Я проявлю должное уважение к внучке моего рода, к твоей дочери, как она этого заслуживает. В моей армии есть место для тебя, если ты попросишь меня об этом.
— Ты совершенно не веришь этому, — мягко сказал Санглант.
Генрих, допив вино, крутил в руках пустой бокал, взирая на своего сына, как на мятежника.
— Разве я могу поверить такой безумной истории? Я правитель. Мы уже обсуждали это раньше. Если ты хочешь, чтобы я простил тебя, ты должен попросить об этом. Но ты знаешь, какие обязательства влечет за собой твое смирение.
— Тогда я поищу поддержки где-нибудь еще.
Слова Сангланта, словно молния, поразили собравшихся. Виллам шагнул вперед.
— Принц Санглант, прошу вас, не спешите…
— Я все обдумал, — резко ответил Санглант. — Вы не видели того, что видел я. Вы не осознаете до конца силу Анны и ее жестокость.
— О чем ты, брат? — спросила Теофану. После неудавшегося диалога о святой Екатерине Теофану спряталась от взора Росвиты, так что та не могла даже предугадать, какие мысли роятся в голове молодой принцессы. — Если ты и твоя мать говорите правду, то мне кажется, что эта женщина Анна стремится защитить Землю от народа Аои. Зачем же тогда ты хочешь выступить против нее, если только ты не объединился с народом своей матери? А все эти разговоры, только чтобы отвлечь внимание и помочь им.
Блессинг проснулась в слезах. Она вырывалась из рук Хериберта, но хотела не к отцу, а тянулась всем телом в центр залы, недовольно размахивая
— Ма! Ма! — кричала она, извиваясь так, что Хериберт едва мог ее удержать.
Воздух стал принимать какие-то неясные очертания.
Легкая дымка сгустилась в центре комнаты, в пространстве, очерченном висящими канделябрами. Едва заметные струйки дымки начали превращаться в подобие рамки, напоминая контуры распахнутого окна. Росвита вздрогнула, почувствовав головокружение от всех этих внезапных изменений. Она единственная в этой зале понимала, что происходит, тогда как все остальные в страхе отпрянули назад, а многие поспешили скрыться в других комнатах. Адельхейд поднялась с места. Генрих остался, но крепко сжал рукой одну из голов дракона, вырезанных на подлокотнике его кресла.
— Ма! — закричала Блессинг.
И вдруг в ответ послышался едва уловимый голос, тихий и такой далекий, словно все происходило во сне.
— Блессинг!
Меняясь, становясь хриплым от боли или горя, этот бестелесный голос снова произнес: ~ Санглант! Санглант бросился вперед.
— Лиат! — вскричал он.
Алия схватила его за руку и резким движением дернула назад. Ее сила была поразительна: Санглант, который был на добрых полторы головы выше ее, не удержался и пошатнулся.
Блессинг вывернулась из рук Хериберта. Генрих крикнул, предупреждая, что ребенок упадет, и Санглант бросился вперед, чтобы подхватить малышку, но находился слишком далеко.
Но под ней что-то уже было.
Блессинг мягко упала на воздушное облако, которое стало принимать очертания женщины: с чувственным ртом, выступающими острыми скулами, королевским носом, широким и умным лбом и тяжелым каскадом волос. Она не была женщиной-человеком, но женщиной из воздуха, изменчивой, как вода, созданной из неземного вещества. Воздушная вуаль скрывала ее тело, в то же время она была неодета и видна была налитая грудь женщины, кормящей ребенка. У нее на руках Блессинг сразу же успокоилась и повернулась так, чтобы сосать неземную грудь.
Генрих встал, лицо его было белее полотна.
— Что за непристойность? Кто это кормит ребенка?
Санглант шагнул вперед, закрыв собой неземное существо.
— Лиат была слишком слаба, чтобы кормить малышку сразу после рождения. Блессинг отказывалась даже от козьего молока. Она бы умерла, если бы не Джерна.
— Что это? — прошептала Теофану. Ее фрейлины теснились рядом с ней, со страхом и отвращением наблюдая за происходящим, но Теофану просто внимательно смотрела, нахмурившись и угрожающе сдвинув брови.
Все, кроме Хериберта, отошли назад. Руки Адельхейд подергивались, но она, наоборот, наклонилась немного вперед, чтобы видеть это воздушное кормление. Хатуи, как всегда, находилась за креслом Генриха.
— Я думаю, она дэймон, — произнесла Росвита. Фортунатус, стоявший за ней, тихо присвистнул.
— Она существо из высших небесных сфер.
— У этих созданий есть душа? — спросила Адельхейд.
— Древние писатели считали, что души у них нет, — прошептала Росвита в ответ.
Громкий вздох людей, прижатых к стенам, нарушил тишину. Но никто не произнес ни слова. Все внимательно наблюдали, а малышка шумно дышала, мирно посапывая у груди.