Дитя платонической любви

Южина Маргарита

Матушка встретила сына сурово – поджала губы и молчком удалилась в кухню. Голодный и продрогший Дуся побрел было за ней, но кухонная дверь захлопнулась перед самым его носом. Пришлось сначала отправиться в ванную. Зато когда распаренный Евдоким вышел, ему в нос ударил восхитительный запах печеного теста.

– Маманя! А молочка мне подогрела? – кинулся он к столу.

– Пусть тебе греет та, с которой ты ночами хороводишься! – отрезала матушка и выдернула блюдо с булочками из-под самого носа сыночка.

– Ах

вот так, да? – засопел Дуся. – Вот как ты встречаешь своего сына с опасного задания, да? Значит, и булок ему не будет, да? А я-то думал – приду после геройской ночи, меня маменька…

– Ой уж, знаем мы это геройство по ночам! – фыркнула мать, но блюдо пододвинула ближе.

На запах сдобы принеслась крошечная Душенька, терьериха обожала булки и вскарабкалась на стол.

– Душенька! Детка моя, – засюсюкала Олимпиада Петровна. – Кушай булочку, подожди, не хватай так, подуй.

– Ага, вот с собакой как… а я… всю ночь… – от обиды по круглой Дусиной щеке поползла огромная мужская слезища. – Ну и ладно! Только так и знай – я с тобой сведениями делиться не стану!

– Душенька! Ты совсем-то не хами! Уже вторую булочку умяла!

Олимпиада Петровна сообразила, что ее занесло не туда, новостей хотелось.

– Ой, надо ж, не скажет он… а чего говорить-то? Чего там тебе эта Радько говорила?

– Не скажу, – отвернулся к окну Дуся.

– Небось и не встречался ни с какой Радько! Прогулял на своем юбилее и опоздал. А с девушкой и не поговорил как следует.

– Да! Нет! Нет, не прогулял! – рявкнул Дуся и упер-таки булку с блюда. Быстро запихав в рот сдобу, он заговорил: – Не опопдап… не опоздал я, можешь главному позвонить, спросить, во сколько я ушел – ровно без пятнадцати! Пришел на место раньше… Мам, вон ту дай, она больше. А где молоко-то?

– Так вот же, разогрела уже… – мгновенно забыла про ссору Олимпиада Петровна. – И чего? Ты пришел раньше, а она?

– Я раньше назначенного срока явился, а она и вовсе не пришла.

– Как же так?.. Как же не явилась? – опустила руки мать. – Она же тебе говорила – обязательно приду! Ей же ребенок позарез нужен был!

Дуся прищурил глаза, помотал головой и выдал:

– Был… а сама не пришла.

– А может… О-о-ой, Дуся, а может, и ее… как ту девочку… Попову Дину?

– Я уже думал, вроде не получается. Смотри… – успевал и жевать, и говорить Дуся. – Смотри, Ирина нам что говорила – отдайте, мол, ребенка, а то меня без него могут убить, так? И она думала, что ребенка я принесу. Тогда ее убили бы после нашей встречи! Я бы не принес, и ее убили бы, правильно? А почему раньше-то? Ведь еще никто не знал, что я один заявлюсь.

– Но… ведь ты вчера говорил, что у тебя ее нету, Маши-то? Сам сказал!

– Сказал. А Радько мне не поверила.

– А может, потом посидела, подумала – и откуда у тебя может ребенок взяться,

да и…

– И чего? И убилась? Она все равно должна была проверить! – упрямо не соглашался Дуся. – А сама не пришла. Я вот всю ночь там под лавкой… на лавке просидел, замерз, как пингвин, а ты…

– Так я ничего… – засуетилась мать, а потом пошла в атаку. – А я тоже всю ночь не спала! Я в окошко, как кукушка, каждую минуту выскакивала! Думаешь, мне легко с моим-то сердцем?

Олимпиада Петровна даже немного поскулила для жалости и принялась тереть фартуком глаза.

– Мам, ты булочки лучше выкладывай, а то Душенька все уже съела.

После горячего завтрака вовсю о себе дала знать трудная ночь. Рты у матери с сыном просто раздирались от зевоты, глаза упрямо смыкались, а мозги требовали полноценного сна и отказывались соображать.

– Вот что, Дусик, давай-ка на боковую. Утро, оно не всегда вечера мудренее, – решила Олимпиада Петровна и затрусила в спальню.

Дуся растянулся на своей кровати и уже приготовился к просмотру сновидений, когда в двери кто-то требовательно зазвонил. Из матушкиной спальни тут же раздался оглушительный храп – дама ясно давала понять, что она глубоко отдыхает и вставать к гостям не намерена. Дуся тоже не реагировал. Только мерзкая терьериха залилась пронзительным радостным лаем. Если перевести ее восторг на обычный человеческий язык, это, вероятно, означало: «Звоните смелее, все дома и ждут только вас! Господи, какое счастье, что вы додумались прийти именно сейчас! Хозяева как раз совершенно свободны!» Наверно, гости понимали собачий язык, потому что звонили не переставая.

– А чтоб вас разорвало! – не выдержала Олимпиада Петровна и поплелась к дверям.

– Дуся! – раздался через минуту ее испуганный визг. – Дуся! Иди немедленно сюда! Похоже, тебе за твою геройскую ночь принесли орден!

Пришлось расстаться со сном и вылезти из постели. Когда Дуся, щеголяя широченными трусами в мелкий цветочек, появился в прихожей, он чуть было сам не завизжал – на пороге стояла медсестра Танечка с двумя неподъемными чемоданами и размазывала по щекам тушь.

– Вот, Дуся… она к тебе… жить, – выдохнула Олимпиада Петровна и понеслась в кухню пить валерианку.

– Ах, Евдоким!.. – рухнула на грудь Дуси сослуживица и мелко затряслась от рыданий. – Ах, ради бога, не гоните меня, дайте только высказаться!

– Танечка… а ты не можешь высказаться… часика через три? У нас тут тихий час с матушкой образовался…

– И вы будете спокойно спать, зная, что я торчу вот тут, рядышком, за дверью на чемоданах? – не поверила медсестра.

Дуся бы спал. И спокойно, а вот теперь придется как-то развлекать гостю, убеждать ее съехать в общежитие, а глаза просто склеивались. А девушка между тем уверенно продвигалась в комнату.