Дитя платонической любви
Шрифт:
– Что она сказала? – выдвинула красавица нижнюю челюсть.
– Неважно. Важно, что хотела ты сказать.
– Я? Ой, ну надо припомнить… – облизывала Танечка накрашенные губы.
На нее уже стали заглядываться посетители, и девушке это жутко нравилось. Правда, Дуся взмок, пока она соизволила ответить.
– Так… Сейчас вспомню…
– Да чего там припоминать? Я еще по поводу пропажи ребенка мучился…
– Кстати, – капризно отвернулась к окошку Танечка. – Вот вы сейчас про ребенка вспомнили, а, между прочим, я на днях видела мамашу девочки. И ничего она не беспокоится. Правда, какая-то набыченная была, хмурая вся, будто
– Танечка, ты к ней подходила? – оживился Евдоким.
– Зачем это мне подходить? Она в троллейбусе сидела, а я на остановке стояла. Вижу – она!
– Может, ошиблась?
– Конечно! С чего бы мне ошибаться? Я ее надолго запомню! Я, может быть, уже давно возле вас… – девушка прилежно зарумянилась, а потом отрепетированным движением опустила глаза долу и горестно вздохнула. – Я давно на вас смотрю, вы – моя первая настоящая любовь. А тут эта влезла со своим ребенком! Тоже на богатство потянуло! Можно подумать, у нас в роддоме желающих не найдется!
Дуся крякнул. Танечка открыто атаковала. С первой любовью, это она, конечно, лишку дала, все сотрудники знали, что у Танечки немедленно вырастает огромное чувство ко всякому, у кого тугой кошелек. Даже к дяде Юре пыталась приладиться, когда тот купил новую машину, благо жена вовремя всю любовь своим криком разогнала. А еще Дусе было обидно за Ирину Радько. Ну почему все сразу думают, что она решила сделать его отцом только из корысти?
– Зря ты, Танечка, так про Ирину. Она ничего не знала о моем состоянии.
– Она не знала? – поперхнулась Танечка мороженым. – Да я сама ей об этом сказала, дура!
– Когда? – не поверил Дуся. – Ты что – общалась с ней? А говорила «в троллейбусе», «в троллейбусе»!
– Так это я с ней еще в роддоме говорила! Вот! Теперь вспомнила! Когда вы с матерью были, это я вам тогда про этот разговор хотела рассказать. А потом, думаю, чего рассказывать?
– Как это чего? – взвился Филин. – Как это чего – женщина пропала, с ней кто-то о чем-то говорил, а наша замечательная медсестра даже не сообщила об этом! Да тут каждое слово на вес золота!
– Тогда платите мне по весу, – быстро сообразила Танечка. – Даром я теперь буду только молчать.
Дуся спохватился, но было уже поздно – девчонка ни копейки не желала упускать.
– Танюша… – Дуся закатил глаза и умостил свою ладонь поверх наманикюренной ручки собеседницы. – Танечка… Понимаешь, я ведь и сам… как бы это сказать… сам думаю, что в нашем роддоме много прекрасных женщин. Просто какой-то малинник. Я даже и влюбиться могу, честное слово. Но… ты же понимаешь, надо разобраться с этой Радько, а уж потом я смогу чувствовать себя совершенно свободным орлом!
– Филином, – не удержавшись, прыснула девчонка в кулачок.
– Да хоть тетеревом! – обозлился Филин. – Рассказывай, о чем говорили, а то мне некогда сидеть!
Девчонка поджала губы и решила молчать как партизанка. Однако едва Дуся поднялся, она тут же передумала – силком рванула его на место и сказала:
– Ну о чем говорили… да ни о чем! Вы же кричали, что ребенок не ваш. Ну мы с Юлькой…
Дуся нервно сглотнул. Вот с кем бы он связал свою судьбу, так это с умницей, красавицей Юлькой.
– …мы с Юлькой и подошли к Радько, ну чтобы поинтересоваться – чей это ребенок. Радько, конечно, начала кривляться, дескать «кого хочу, того и пишу в отцы своему ребенку! А вам-то что! И
– Понятно… – уже не сиделось на месте Дусе. – Да, Танечка, ты расплатись, а я… Слушай, я так спешу! Надо… Надо срочно Душеньку выгулять!
– У меня, может быть, душенька тоже гулять рвется… – надула губки медсестра, однако ее уже никто не слышал.
Дуся несся домой, как бомбардировщик – медленно, устрашающе и с гулким рыком. Радько знала, что он богат, но узнала уже после того, как решила повесить на него ребенка! И кому, интересно, она звонила? И еще, с кем же маленькая девочка? Ни Татьяна, ни Попов, которые видели Ирину, не сказали, что она была с ребенком. Дома она не появлялась, у этого своего жениха тоже, где же она может находиться? И если ребенка забрали с ее ведома, то где девочка? А если у Радько нет дочери, почему не вернулась снова в роддом, узнать, что с ребенком? Одни вопросы! И чем там занимаются в милиции? Естественно чем – ищут!
Едва Дуся вошел в дом, как на него немедленно вылился целый ушат упреков:
– Дуся! Как ты мог?! – кричала Олимпиада Петровна, страстно закидывая руки к потолку. – Боже мой! Мой единственный сын! Я все возьму под свой контроль, так и знай!
– Маманя, ну какая опять трагедия? – уныло захныкал единственный сын.
– Какая? А ты считаешь, это не трагедия, когда единственный ребенок, твоя гордость, твоя надежда, связывает свою судьбу с кем попало? – трещала мать. – Она даже не сказала мне «Добрый день, милая женщина». Она мне даже не улыбнулась!
– Да кто она-то?
– Ну как же! А то ты не знаешь! Твоя пассия! Кстати, если ты к ней собирался на свидание, то почему не ходил? Где ты был, горе мое?
Дуся никак не мог сообразить, кто это так раздраконил милую матушку. И вообще что стряслось, пока его не было?
– Мама, с кем ты говорила, и с чего ты взяла, что меня не было на каком-то свидании?
– Потому что она тебе звонила! Та девушка, с которой ты собирался встретиться! Позвонила и вот так неприветливо сразу: «Евдокима Филина позовите!» А я ей еще попыталась вежливо ответить: «Его, девушка, нет, он к вам отправился». А она: «Да вы сдурели! Передайте, что я перезвоню! И пусть не вздумает сбежать!» Нет, ты только подумай – я сдурела! Если ты с ней не встретился, то это еще не повод оскорблять меня, твою мать!