Дитя Самайна
Шрифт:
— Так зачем же она танцует сейчас?
— Чтобы отыскать среди звёзд имя, которое я ей дал. — И он усмехнулся. — Ты Бригитта, а она?
— Роза! — Саманта закрыла лицо руками. — Моя Роза.
— Умерла.
Люди тоже смеялись, тоже танцевали, а Саманта оплакивала что-то внутри себя, последнее, что не давало уйти или взлететь.
***
— Как моё имя? — спросила она Йоль, когда он закружил её на такой высоте, что они задели звёзды.
— А что слышишь ты?
— Ничего.
По небу катнулось эхо:
— Слушай лучше, — Йоль смеялся. Ему бы сейчас кружить голову людям, но он так увлёкся, что не мог отпустить.
— Эо… Эо… — она закрыла глаза, стараясь выплеснуть из себя, пропеть имя. — Эо…
Йоль слушал её, а вместе с ним слушал и весь мир, и всё это вместе прокатывалось мурашками, хотя она не имела тела, чтобы ощущать нечто подобное. В воздухе зато дрожал запах сосновых ветвей и глинтвейна, апельсиновой цедры и корицы. Мёда и печёных яблок.
Вырвавшись из рук Йоля, она упала в снег и тут же подскочила, затерявшись в толпе, понеслась по городу, где всюду вспыхивали и гасли, вспыхивали и гасли огни. Кто-то кричал, кто-то смеялся, кто-то звал её, имя потерянной нотой отражалось огнями фейерверков в стёклах домов.
— Эо…
Но что там дальше!
— Как ты назвал меня, отец?
Она замерла.
— Где ты, отец?
Но позади маячила рогатая голова Йоля. Он звал её вернуться в круг танцующих и смеялся. О, как он хохотал.
— Да ты просто жаждешь поймать меня в сети, — возмутилась она. — Пока имени нет. Пока я не помню. Я рождалась в утреннем свете, в наливающейся заре, между тем и другим, в час, когда никакой зари и не было. Я… Кто?..
Она снова побежала, понеслась. Когда в сердце пряной осени она резанула себе горло, её насмешило, как много значения она придавала всего лишь оболочке. Теперь же она чуяла, что имя — это якорь. И если сейчас она не отыщет истину, то этот якорь и её утянет ко дну.
— Э-о-с… — прошептала она.
Небо дрогнуло, посыпались звёзды, зазвенело.
— Эостра! — наконец родилось оно полностью.
***
— Слышишь, — он обнимал Бригитту. Она же только качнула головой. — Имя.
— Теперь она совсем не моя.
— Напротив, — он усмехнулся.
— Эостра? — Бригитта качнула головой. — Как же странно.
— Мама? — из-за теней, из-за деревьев в ореоле звёздного света пришла та, кого некогда звали Роза.
— Дочь, — высвободившись из рук духа Самайна, — она подошла ближе, рассматривая столь изменившиеся черты. — Вот ты и потерялась.
— Нашлась, — возразила та. — Нашлась.
— И тебе нравится так?
— Как и тебе, но ты лжёшь себе, — Эостра коснулась её лица. — Бригитта, мать моя.
— Са… — но имя потерялось во вздохе. — Не помню.
— Нельзя помнить то, что лишь прах, — Эостра безразлично скользнула взглядом по могильным камням. — Прах. Мы — Суть.
Бригитта взяла её за руку.
Поднялась метель, закружила над городом, утопающем в веселье праздника. Запела вместе с людьми. Где-то танцевали, где-то пели и пили, где-то одна за другой рассыпались звёздочками ракеты фейерверков. Йоль, высокий, рогатый, танцевал на площади, смеялся, отчего дрожали стёкла домов.
Люди не понимали, что видят его, и потому он веселился ещё сильнее, даже луна дрожала, едва не падая с небес.
— А наш праздник закончен, — сказал дух Самайна. Они втроём уходили прочь, колесо года медленно поворачивалось, и Эостра, принявшая своё имя, знала, что скоро придёт на иной праздник.
Знала зачем.
— Бригитта, — позвала она.
— Да, дочь моя.
— Я хочу испить весну.
Они увидели, что занимается рассвет.
========== Её Имболк ==========
В городе снова готовились к Имболку. Она же бежала куда-то прямо среди них, смеялась с ними, танцевала с ними.
Вечером-вечером-вечером… Всё внутри звенело, всё кричало. Она пронеслась через весь город ветром, едва не забыв, что нужно вернуть себе человеческий облик.
Скольких она поцеловала сегодня, скольких коснулась! О, как ей нравилось погружаться в самое сердце этой энергии, черпать её, разливаться в ней и с нею. Она знала, зачем здесь. Она выбирала.
И отец, и мать, и другие ждали, что она выберет, кого возьмёт за руку и введёт в круг.
Но выбор — дело непростое, красоты городских улочек её не занимали, не увлекали костры, танцующие и даже те, что застыли у столов. Она мчалась дальше, дальше, пока не заметила музыкантов.
Придирчиво всмотревшись в их лица, она задумчиво обхватила себя руками, точно стремясь согреться. Тут кто-то накинул ей куртку на плечи.
— Не слишком ли ты легко одета, ведь февраль?
Она обернулась, щурясь от удивления. Февраль? Сейчас она вряд ли понимала, что это такое.
— Мне не холодно, — сказала она. — Я не умею чувствовать холод.
Он усмехнулся, точно это была шутка.
— Ты на кого-то похожа. Будто я тебя знаю, — он не забрал куртку назад, но сам, очевидно, мёрз. — Как тебя зовут?
— Эостра, — вернула она улыбку. — Мы не встречались.
В глазах его мелькнуло непонимание, но он отмахнулся и только подошёл ближе.
— Эо… — повторить не получилось. — Потанцуем?
— Давай, — и она сам скинула куртку с плеч. — Она не нужна.
Танцевать её учил Йоль. Отдаваться ритму и нестись над городом, сталкиваясь со звёздами, выкрикивая ветру в лицо дразнилки. Этот мальчишка не знал, что за танец она приготовила.
Когда они сделали первый круг, он уже пропал, ничего не видел, кроме сияния. Эостра же заметила и отца, и мать. Кружась, они вели за собой толпу, разжигали костры, взлетали и падали, чтобы прыгнуть опять.