Дитя слова

Мердок Айрис

— «Хасана»? — Я совершенно забыл про «Хасана», я ушел вперед на десятки миль, «Хасан» сейчас казался мне детской игрой.

— Это про несчастных любовников, которые вынуждены были сделать выбор, — я все поняла. Но мне кажется, что мы…

— Послушай, любимая, — сказал я.

Мой тон заставил ее умолкнуть. Я почувствовал ее волнение, как у нее перехватило дыхание, как заколотилось сердце.

— Китти, я вынужден расстаться с тобой.

Она молчала — только задрожала в моих объятиях.

— Китти, так продолжаться не может — ты это знаешь, и я это знаю. Ты не можешь мне принадлежать. Возможно, то, что возникло между нами, и кажется чем-то великим, — это действительно великое чувство для меня, но все человеческие эмоции

основаны на иллюзии, и нужны годы и время, чтобы это проверить, чтобы оно стало настоящим, а у нас этого времени нет. Мы в ложном положении, и вся наша любовь пронизана ложью. Ты говоришь, что любишь меня, но что это значит, что это может значить, — реальность перечеркивает нашу любовь, и ты это понимаешь. И не твоя в том вина и даже не моя. Мы так быстро оказались во власти чувства. Мир весь построен на причинности. Иначе зачем было бы посылать ракеты на Юпитер. Но сделай мы сейчас еще один шаг, и мы будем уничтожены. А мы не должны допустить, чтобы силы, с которыми мы не в состоянии бороться, сначала заставили нас уничтожать, а потом уничтожили бы нас самих. Мы должны противостоять этим силам, и мы можем. Мы выживем. У тебя возникла безумная, великодушная фантазия, но это пройдет, как проходят фантазии. Ты, конечно же, понимаешь, что эта твоя вторая затея абсолютно невозможна. Да и первая идея тоже невозможна. Ну, как мы сможем после того, как мы сжимали друг друга в объятиях, встречаться в присутствии Ганнера и обманывать его, вежливо улыбаясь друг другу? Мы же не сможем, Китти. Это обречено. Я не могу во второй раз обманывать Ганнера. Если я помог ему, если тем оказал услугу тебе, я рад и счастлив. Это благословение, какого я в жизни уже больше не ждал, и я должен этим довольствоваться. И я держал тебя в объятиях и целовал тебя, и это дар Божий, который я до конца дней своих буду считать блаженством и счастьем. А ты поймешь, что тебе это все просто приснилось, и это быстро исчезнет из твоей жизни. Теперь же я должен уйти, Китти, уйти навсегда и немедленно. Ты, наверное, ждала, что я тебе это скажу.

— Да. — Это слово донеслось до меня еле слышно, она вздрогнула и припала ко мне, точно боялась упасть. — Но, Хилари, — помолчав немного, продолжала она, — может быть, позже когда-нибудь мы все-таки могли бы стать друзьями? У него ведь может возникнуть желание снова увидеть тебя…

— Я не стану с ним встречаться. Китти, он ведь не знает, правда, далее и в мыслях у него нет, что мы когда-либо встречались, за исключением тех двух раз при нем?

— Нет, конечно, не знает.

— Значит, мы можем выйти из этой истории чистыми. И должны.

— А не можем мы позже как-то разыскать друг друга?.. Мне просто невыносима мысль, что ты погрузишься в отчаяние и одиночество и никто не будет любить тебя и ухаживать за тобой, тогда как в моем сердце столько любви для тебя…

От боли я даже закрыл глаза и только крепче прижал ее к себе.

— Мы не можем отыскать друг друга позже — все это ложь и иллюзия. Нет такого места, нет такого времени, чтобы мы могли встретиться. Ты пожалела недостойного человека — только и всего. Мы не должны больше мешать друг другу. Китти, мы не настолько сильны, чтобы не совершить какой-нибудь страшной ошибки. Все неправильно, ужасно неправильно. Так что лучше расстаться сейчас. Разреши мне уйти быстро, облегчи мне это. Сделай так, чтобы все было просто, ох, ради всего святого, дорогая моя.

— Хилари, дорогой мой…

— Облегчи мне это, облегчи…

Я почувствовал, как под ногами у меня задрожал настил, и открыл глаза. Поверх плеча Китти я увидел Ганнера. При слабом рассеянном свете фонаря я узнал его со всею очевидностью, хотя видел перед собой лишь силуэт крупного человека и выцветшие волосы викинга.

Я сказал: «Ганнер» — не ему, а Китти — и быстро оттолкнул ее от себя. С языка у меня готовы были сорваться обращенные к нему слова, но я так и не произнес их.

Ганнер

не просто ударил, а ринулся на меня, словно бизон. Я не был готов к этому и пошатнулся, крепче ухватившись за плечо Китти, за ее пальто, на котором лежала моя рука. Ганнер с такой силой налетел на меня и столкнулся со мной грудь в грудь, что у меня перехватило дыхание и я качнулся назад. Пошатнулся, попытался устоять на ногах и с грохотом повалился на бок. Я быстро поднялся. От столкновения со мной у Ганнера, должно быть, перехватило дух, и он не сумел воспользоваться своим преимуществом. Тем не менее не успел я подняться, как почувствовал резкую боль от удара по щеке. Должно быть, Ганнер очень сильно ударил меня ладонью — только этого не было видно, потому что мы стояли совсем рядом и его большая фигура загораживала мне свет фонаря. Драться с ним я не мог, но я не собирался стоять и терпеть его удары. Я схватил его за отвороты пальто и притянул к себе. Это было что-то вроде страстного объятия — вот так же совсем недавно я держал Китти.

— Ганнер, пожалуйста, прекратите, прекратите.

А он, тяжело дыша, издал какой-то хриплый звук и попытался отодвинуть меня от себя, вдавив мне в живот колено, схватив рукой меня за воротник и больно защемив кожу на затылке. Широкое пальто сковывало мои движения, и я мог лишь держаться за отвороты его пальто, и мы, как две спеленатые куклы, раскачивались из стороны в сторону. Своей ногой я зацепил сзади его ногу и, изо всех сил нажимая, пытался опрокинуть его навзничь. Если бы только он упал, я тут же проскочил бы мимо него и удрал, не дожидаясь нового удара.

В течение этой минуты, что мы стояли, вцепившись друг в друга, Китти не издала ни звука, ни восклицания, а сейчас она сказала тихо, напряженно:

— Прекратите это, прекратите немедленно, вы не должны драться. Я все равно вас разниму.

Я почувствовал, хотя и не мог этого видеть, норковый рукав возле своего лица. И отступил, выпустив лацкан Ганнера, продолжавшего стоять между мной и набережной.

— Отойди, — произнес Ганнер. — Я сейчас убыо его.

— Милый, прекрати же, — сказала Китти.

В эту минуту я понял, что отступать дальше некуда. За моей спиной была лишь вода.

Ганнер оттолкнул Китти. Сейчас преимущество было на его стороне. Назад я не мог двигаться, и поэтому я быстро шагнул вперед, стараясь уберечь голову. Удар Ганнера пришелся мне по плечу. Я чуть не упал, ухватился за его рукав и попытался оттолкнуть его, чтобы уйти. В эту минуту раздался отчаянный крик.

Мы с Ганнером отскочили друг от друга, озираясь вокруг, точно двое пьяных. Мы были одни. Китти исчезла. Она не удержалась и упала с причала вниз, в черноту.

Ганнер взревел, как раненое животное. Он упал плашмя на настил и перегнулся через край. Я опустился на колени. Тьма внизу царила поистине непроницаемая.

И тут с несказанным облегчением мы услышали голос Китти снизу:

— Я в порядке. Вы там не паникуйте. Я в полном порядке. Голос у нее хоть и дрожал, но звучал отчетливо — это был голос самого мужества. А «вы там» прозвучало вдруг пронзительно успокаивающе. Я сказал Ганнеру:

— Стойте здесь. Посмотрите вокруг, нет ли веревки. Я прыгну вниз.

— Здесь ужасная грязь, — донесся снизу голос Китти.

Я перегнулся через край причала, стараясь пробить взглядом темноту. Под нами крестообразно пересекались деревянные опоры. Я сбросил пальто и на руках опустился вниз, стараясь ногами отыскать скошенные балки. Нащупав ногами опору, я отпустил настил и начал спускаться. Возможно более ровным голосом я сказал Китти:

— Я иду, иду.

Ответа не было. Крепко держась за скользкое, холодное, покрытое тиной бревно, я опустил одну ногу, стараясь нащупать, на что бы ее поставить. Это оказалось нетрудно, Через минуту-другую я почувствовал под ногами тину и, продолжая держаться за опоры, развернулся и повис, словно пригвожденный к кресту.