Дитя в небе
Шрифт:
— Наверное, не следовало тебе об этом рассказывать, особенно сейчас.
— Нет, Уайетт, ты правильно сделал. В Калифорнии я как раз и хочу попытаться выяснить, почему Фил покончил с собой. До вчерашнего дня я вообще не верил, что это он. А ты не мог бы рассказать мне поподробнее о том, как вы тогда провели время?
— Ну, ему я казался забавным, а я считал его гением. Этакое общество взаимного восхищения. Сначала мы перекинулись парой слов на съемочной площадке, затем вместе отправились перекусить. Ну, а остальное ты знаешь. В принципе я вовсе не пытался соблазнить его, и это самое странное. Я лишь сказал ему, что я голубой, но это ничего не значит. Он начал задавать вопросы, а я отвечал. Я не сторонник теории,
— Но, в таком случае, чем же вы занимались эти два дня? Неужели вам не хватило бы и одной ночи?
— Только не Филу. Он хотел узнать как можно больше.
Добиться у детей такого успеха, какого сумел добиться Уайетт, можно только обладая детской искренностью и способностью удивляться. Когда я рассказал ему обо всем, что произошло вчера, включая и удивительные метаморфозы с видеокассетами, на которых было записано мое прошлое и Сашино будущее, он только покачал головой и крякнул. Потом, немного помолчав, спросил, не присылал ли Фил чего-нибудь еще. Я вытащил из сумки «Мистера Грифа» и протянул ему.
— Что это?
— Небольшой рассказ. По Сашиным словам, он должен был лечь в основу его следующего проекта.
— Можно мне его прочитать?
— А ты все рассказал или нет?
Он взглянул на зажатые в руке листки.
— Позволь мне сначала прочесть рассказ. — Он вынул из кармана знаменитые очки Вертуна и нацепил их. Помните, с оправой в виде крутого поросенка-рокера на мотоцикле, у которого вместо колес — стекла? Те самые.
Пока он читал, я смотрел в иллюминатор и вспоминал — сначала Фила, потом свою мать. Уайетт, занятый чтением, несколько раз насмешливо фыркнул. Один раз он оторвался от чтения и сказал:
— Похоже, писал действительно Фил. Я так и слышу, как он рассказывает все это. А мистер Гриф, очевидно, ты.
— С чего ты взял? Потому что я тоже рыжий и зеленоглазый?
— Отчасти. Позволь, я дочитаю. Мертвый Фил. Фил, спящий с Уайеттом. Фил, пишущий «Мистера Грифа». Самолет сильно тряхнуло, и на табло загорелась надпись «ПОЖАЛУЙСТА, ПРИСТЕГНИТЕ РЕМНИ».
— Мне не совсем понятна концовка.
— А что там непонятного?
— В чем ее смысл? — Он вслух прочитал несколько последних фраз: «Тонкие артистичные пальцы. Веснушки. Мы с Грифом были потрясены тем, что я сказала и понимали это. Он снова выключил свет. Я буквально побагровела, и оставалось только надеяться, что в темноте мои щеки не светятся красным. Теперь я, кажется, начинала его ненавидеть. Мне как будто хотелось обвинить его в чем-то, что еще не случилось».
Я взял у Уайетта рукопись и заглянул в конец. Там действительно были напечатаны прочитанные им только что фразы: слова, которых всего несколько часов назад не было.
— Когда я читал его, рассказ заканчивался словом «веснушки». А все остальное, видимо, появилось позже.
— Слушай, а Фил никогда не рассказывал тебе о Спросоне?
— Уайетт, ты меня слушаешь, или нет? Говорю тебе: за сегодняшний день рассказ слегка подрос.
— Я слышал. Так тебе известно о Спросоне?
Я отрицательно покачал головой. К этому времени моя голова была настолько переполнена, что отказывалась соображать.
За неделю до смерти Фил приезжал в Нью-Йорк. Обычно его приезды превращались в какую-то кольцевую гонку — этакий Индианаполис-500 [43] — настоящий вихрь посещений любимых мест и визитов к многочисленным друзьям. Сам город Фил терпеть не мог, зато очень любил многое из того,
43
«Индианаполис-500» — знаменитые кольцевые автогонки, проводимые в США.
Зато последний его приезд разительно отличался от предыдущих. Фил встретился только с двумя своими знакомыми — Дэнни Джеймсом и Уайеттом Леонардом. Остальные же друзья и поклонники его творчества — букинисты, ученый-палеонтолог из Колумбийского университета, специализирующийся на динозаврах, шеф-повар популярного вегетарианского ресторана «Бенихана» и, наконец, я сам — вообще не знали о его приезде.
Как потом припоминали Уайетт и Дэнни, Фил остановился в отеле «Пьер» и большую часть времени провел в поездках по городу. Несколько раз выезжал он и за город, только вот куда именно, так и осталось неизвестным. Даже когда он позвонил и сообщил о своем приезде, оба были немало удивлены, а когда увидели его, то просто глазам своим не поверили. У Дэнни сложилось впечатление, что он тяжело болен, а Уайетту показалось, что у Фила слегка поехала крыша.
— Сам, наверное, не раз замечал, какой безумный взгляд частенько бывает на фотографиях у людей, застигнутых фотографом врасплох. Вот точно такой же взгляд был тогда и у Фила. Он казался совершенно расслабленным и говорил очень спокойно, зато в глазах был какой-то затаенный ужас. Подобный взгляд бывает у человека, незадолго до того лицом к лицу встретившегося со смертью. Или неожиданно узнавшего, что его близким в недалеком будущем грозит какая-то страшная опасность. Мы вместе погуляли, потом пообедали и после этого еще очень долго разговаривали, но странный взгляд так и не исчезал. Тогда это меня страшно напугало.
— А ты не пытался выяснить, в чем дело?
— Вертунчик не прочь пропустить бурбончик. Уэбер, дружок, не хочешь стакашок? Да, конечно, я его спрашивал. Мы как раз сидели в «Четырех временах года» и ели омара. Он вдруг спросил, читал ли я У. X. Одена [44] . Ну. допустим, читал. В таком случае, не помню ли я у него такой строчки: «Нашей жизнью управляют силы, которые мы, якобы, понимаем»? При этом он продолжал неправдоподобно медленно один за другим отправлять в рот кусочки омара, тщательно пережевывая каждый; внешне все очень спокойно и изящно, но при этом взгляд у него по-прежнему оставался взглядом человека, которого с минуты на минуту расстреляют. Да, так вот, по поводу У. X. Одена. Я заметил: «Но это вовсе не ответ на мой вопрос. Фил. Что с тобой?»
44
Оден, Уистан Хью (1907-1973) — английский поэт, помимо лирических произведений в соавторстве с К. Ишервудом писал поэтические драмы. С 1939 года жил и работал в США.
Причиной оказался Спросоня.
Оказывается, существует древнее еврейское поверье, согласно которому ребенку в чреве матери открыты все тайны мироздания. Но сразу после рождения его уст касается ангел, и дитя все забывает. Так вот, по словам Уайетта Леонарда, Фил незадолго до смерти решил, что снова вспомнил все эти тайны — правда не самостоятельно, а с помощью некоего ангела по имени Спросоня.
— Стоило ему начать описывать этого ангела и то, что произошло, слова так и полились из него. Казалось, он только и ждал возможности все кому-нибудь рассказать.