Дитя времени
Шрифт:
Марта ткнула пальцем в солидный труд Олифанта.
— Да.
— Выглядит не слишком удобоваримым.
— Не слишком аппетитным, скажем так. Но если мне удастся проглотить его, то переварить потом труда не составит. История для специалиста. Тут все до мельчайших подробностей.
— Ух ты!
— По крайней мере я обнаружил, от кого сэр Томас Мор набрался домыслов о Ричарде.
— От кого же?
— От некоего Джона Мортона.
— Никогда о таком не слышала.
— Я тоже, но это от нашей необразованности.
— И кем он был?
— Архиепископом Кентерберийским при Генрихе VII. И злейшим врагом Ричарда.
— Так вот
— Да. Именно на этот первоисточник опирается все написанное впоследствии. На его основе Холишенд создал свои хроники, по которым Шекспир сочинил своего «Ричарда III».
— Версия, изложенная человеком, который ненавидел Ричарда… Я этого не знала. А почему святой сэр Томас воспользовался сведениями именно Мортона, а не кого-нибудь другого?
— Чьими бы сведениями он ни пользовался, Мор должен был изложить вариант, выгодный Тюдорам. Но, похоже, Мор записывал все со слов Мортона. Ведь в детстве он жил у него. Кроме того, Мортон лично участвовал во всех основных событиях, так что было вполне естественным обратиться к очевидцу, к тому же хорошо знакомому.
Марта снова указала на лежащую на тумбочке книгу.
— А автор сего толстого и скучного трактата признает, что сочинение Мора необъективно?
— Олифант? Только косвенно. Честно говоря, он сам запутался с Ричардом. На одной и той же странице он пишет, что Ричард был достойным восхищения правителем и полководцем, обладал отличной репутацией, считался весьма добропорядочным человеком и пользовался гораздо большей популярностью, чем выскочки Вудвиллы, родственники королевы, и тут же, что он был «совершенно неразборчив в средствах и был готов утопить в крови всех, кто стоял между ним и манившей его короной». На одной странице Олифант неохотно признает: «Есть причины полагать, что он был не лишен совести», — а чуть позже пересказывает описанную Мором картину человека, так мучимого совестью, что он не может заснуть. И так далее.
— Значит, твой толстый скучный Олифант предпочитает Алые розы?
— Нет, не думаю. Вряд ли он сознательно принимает сторону Ланкастеров. Хотя теперь я вижу, что он очень терпимо относится к узурпации трона Генрихом VII. Я не помню, чтобы Олифант где-нибудь прямо написал, что у Генриха не было не малейших прав на престол.
— Кто же тогда посадил его на трон? Я имею в виду Генриха.
— Остатки Ланкастеров и выскочки Вудвиллы, которых, по-видимому, поддерживал народ, возмущенный убийством принцев. Собственно говоря, их устроил бы любой, будь в его жилах хоть капля ланкастерской крови. Генрих был достаточно сообразителен, чтобы претендовать на корону в первую очередь «по праву победителя» и лишь во вторую — благодаря примеси ланкастерской крови. Его мать была всего лишь наследницей незаконнорожденного отпрыска третьего сына Эдуарда III.
— А я знаю о Генрихе VII лишь то, что он был фантастически богат и столь же фантастически скуп. Помнишь чудесный рассказ Киплинга о том, как Генрих посвятил в рыцари одного ремесленника не за отличную работу, а за то, что тот сэкономил на каком-то украшении?
— Причем посвятил его ржавым мечом. Ты одна из немногих женщин, помнящих Киплинга.
— Я вообще необыкновенная женщина. Выходит, ты так и не узнал ничего нового о личности Ричарда?
— Нет. Я в таком же недоумении, как и уважаемый сэр Катберт Олифант. Единственная разница между нами заключается в том, что я понимаю это, а он — нет.
— Часто общаешься с моим кудрявым ягненочком?
— Не
— Нет, что ты… Верность — это его знамя и кредо.
— Как у Ричарда.
— У Ричарда?
— Его девизом было: «Верность укрепляет».
Раздался робкий стук в дверь, и в ответ на оклик Гранта в проеме возник Брент Кэррэдайн в своем невообразимом пальто.
— Я, кажется, помешал?.. Не знал, что вы здесь, мисс Хэллард.
Марта заявила, что уже собиралась уходить, и вообще теперь Брент стал более желанным посетителем, чем она.
Вежливо проводив актрису до двери, Брент уселся на стул с точно таким же видом, с каким англичанин усаживается за портвейн после того, как женщины выйдут из-за стола. Грант подумал, что даже влюбленный американец, наверное, чувствует подсознательное облегчение, оставаясь в чисто мужской компании. На расспросы Брента об Олифанте Грант ответил, что находит сэра Катберта весьма дотошным.
— Кстати, я обнаружил, кто такие Кот и Крыса. Они оказались вполне почтенными дворянами: Уильямом Кэтсби и Ричардом Рэтклиффом. [8] Кэтсби занимал пост спикера палаты общин, а Рэтклифф был одним из членов королевской парламентской комиссии по ведению мирных переговоров с Шотландией. Странно, как само звучание слов придает злобный оттенок простому политическому лозунгу. Боров был в гербе Ричарда. «Белый вепрь» — название пивной. Вы часто ходите по английским пабам?
8
Игра слов: «кэт» (англ. — cat) — кот; «рэт» (англ. — rat) — крыса.
— Конечно. По моему мнению, ваши пивные относятся к тем вещам, в которых англичане преуспели больше, чем американцы.
— Вы прощаете нам наши умывальники и ванны [9] ради возможности пить пиво в «Вепре»?
— «Прощаю», — это было бы крепко сказано. Скажем так: «Согласен не принимать во внимание».
— Очень великодушно. Однако вам придется не принимать во внимание и еще кое-что. Я имею в виду вашу теорию, что урод Ричард ненавидел брата за то, что тот был красив. По сэру Олифанту, горб Ричарда — всего лишь легенда, равно как и сухая рука. У него не было видимых признаков уродства, во всяком случае, серьезных. Левое плечо у Ричарда было чуть ниже правого, только и всего. Вы не выяснили, кто был современным ему летописцем?
9
В Англии по традиции установлены умывальники без смесителей, а ванны — без душа.
— Таких не существует.
— Вообще не существует?
— Не существует в нужном нам смысле. Все современники Ричарда писали о нем после его смерти, то есть уже для Тюдоров. Следовательно, они не в счет. Где-то есть современная Ричарду монастырская летопись, написанная на латыни, но я до нее пока не добрался. Одно я все-таки выяснил: автором жизнеописания Ричарда III Томас Мор считается не потому, что написал его, а потому, что рукопись была найдена в его бумагах. Незаконченная копия некоего подлинника, который существует где-то в завершенном виде.