Дитя Всех святых. Цикламор
Шрифт:
Произнося эти слова, Сабина сама опустилась на колени. Потом подняла глаза на мокрого Изидора.
– Богом клянусь, это – вы, и никто другой…
Когда Анн добрался до замеченного из лесу замка, гроза уже стихала. Под последними каплями дождя он прошел по подъемному мосту и вступил на пустынный двор. Он решил, что обитатели замка, видимо, укрылись где-нибудь и скоро выйдут. Позвал, но никто не появился. Анна это не слишком удивило: сон наверняка продолжался.
Оказавшись
Все витражи – впрочем, довольно красивые – изображали обычные религиозные сцены. Все, кроме одного, расположенного прямо за алтарем. Он был из белого стекла, а посредине его красовался красно-черный щит, разделенный по диагонали, «раскроенный на пасти и песок»!
На какой-то миг Анн решил было, что это герб владельцев замка, но потом вспомнил, что такое невозможно, по крайней мере, на землях французского королевства. Так что перед ним, несомненно, был герб Вивре. Что бы это значило?
Сзади послышались чьи-то шаги. Анн быстро обернулся. Подошедшему было лет сорок. Явно кто-то из челяди. Анн успокоился: теперь-то он узнает, в чем тут дело! Вместе они вышли из часовни.
Человек представился:
– Я Мартен Белло, управляющий замком Флёрен. Сам замок принадлежит епископу Кошону. В гарнизоне были одни англичане, они ушли, когда узнали о коронации государя. С тех пор я тут один с несколькими слугами. Вы французский рыцарь?
– Да. Меня зовут Анн…
Он собирался сказать «де Невиль», но передумал.
– …де Вивре.
К его большому удивлению, Мартен Белло не проявил никакой особой реакции.
– Добро пожаловать, монсеньор. Я добрый патриот.
– Имя «Вивре» вам ничего не говорит?
– Нет. Сожалею.
– Однако же герб Вивре изображен в вашей часовне.
На этот раз управляющий удивился.
– Так вы – потомок того жакерийского рыцаря?
Анн знал, что его прадед в свое время отбивался от восставших крестьян в эпоху Жакерии, ужасного крестьянского бунта. Поэтому юноша утвердительно кивнул.
Тогда Мартен Белло рассказал, что у Розы де Флёрен, последней, носившей это имя, родился незаконный сын от рыцаря, защитившего ее во время Жакерии. Это случилось в те времена, когда ее муж был пленником в Англии. Потом этот сын погиб на войне, а сама Роза заразилась проказой. Эта дама завещала все свое имущество епископству Бове, но, прежде чем удалиться в лепрозорий, наказала, чтобы в часовне поместили герб рыцаря ее сердца. Имени его она не назвала, и оно осталось неизвестным…
Анн решил провести во Флёрене несколько дней, остававшихся до праздника Святой Любви. Он отдохнул и подкрепился, поскольку со дня своего ухода довольно плохо спал и практически ничего не ел.
Попытка встретить Теодору привела его к тому, чего он был лишен: к Вивре. Стоит ли удивляться этому? Ведь поиски Теодоры де Куссон были вместе с тем и поисками самого себя, и в итоге его ожидает – он уповал на это – возврат к утраченному единству своей личности…
С исполненным
Анн не видел Мортфонтена. Он добрался туда в сумерках, и костры праздника Святой Любви уже горели за околицей деревни. Молодой человек приблизился к ним без особой спешки. Он не ожидал никакого сюрприза. И никакой неожиданности не случилось. Просто Теодора стояла у костра, спиной к нему. Ее силуэт четко вырисовывался в языках пламени. Она решила появиться так же, как и в первый раз, когда он увидел ее перед камином в парадном зале Куссона, когда еще считал, что она – Альенора д'Утремер. Тогда на ней был плащ из волчьих шкур, укрывавший ее с головы до пят.
Альенора… Он совершенно забыл о ее существовании. Как же все это теперь далеко, в другой вселенной! Но Теодора права, пробудив в нем давнее воспоминание: все неприятное, что оно еще могло заключать в себе, отныне стерто навсегда… Анн не стал окликать ее, потому что это было ни к чему. И тут, совершенно естественно, она обернулась сама.
Сначала он увидел ее волосы, очень длинные, белокурые и блестящие, перевитые кое-где темными прядями. Лицо выглядело бледным, а губы ярко-розовыми. Теодора непринужденно шагнула к нему навстречу. Серое платье паломницы напомнило ему усыпанную лилиями мантию на плечах короля во время коронации.
– Теодора…
Она ничего не сказала в ответ. Просто улыбнулась. И тогда он увидел серые глаза, озаренные огнями Святой Любви… Анн приблизился. Если бы она спросила, куда он хочет пойти, он бы предложил отправиться с нею во Флёрен, но она, по-прежнему не говоря ни слова, пошла прочь, и Анн покорно последовал за нею туда, куда хотела она.
Сабина Лекюрель нашла, наконец, своего суженого… Она ждала его так долго, что, в конце концов, стала думать, что он уж и не придет никогда. А ведь она перевидала столько воздыхателей, молодых и не очень, высоких и маленьких, блондинов и брюнетов! Некоторые из них ей нравились, но недостаточно, не совсем, не совершенно. И она отвергла их всех. Никто ничего не понимал. Только отец одобрил поступок дочери: она права, что ждет. Он еще не пришел, но придет…
И вот он пришел! Выступил из тени, чтобы спасти ее душной летней ночью. Едва подняв глаза, она сразу же поняла, что это он. Как все просто, как очевидно! Именно это красивое загорелое лицо, обрамленное черными волосами, она видела во снах, но слишком мимолетно, чтобы рассмотреть отчетливо. Ее суженого звали Изидор Ланфан. Не важно, что ему сорок лет, а ей – двадцать пять! Наоборот, она заметила теперь, что всегда хотела видеть подле себя зрелого мужчину. Он будет ей мужем и заменит утраченного отца. И со своей спокойной силой, мягкой властностью, природной естественностью будет направлять ее до конца дней.