Дитя Всех святых. Цикламор

Намьяс Жан-Франсуа

– При чем тут ночной дозор?

– А притом, что лунатики – исчадия ада. Не знали? Я-то не одного такого тут повидал. Патруль их хватает, чтобы отправить на костер. А чаще даже, чтобы не возиться, начальник караула просто кричит. Так оно надежнее. Лунатик просыпается и теряет равновесие. Брякается оземь, как зрелое яблочко.

Нищий подошел к женщине вплотную и вперился ей в глаза с гнусной улыбочкой.

– А что это вы так дрожите, милая дамочка? Неужто знаете его?

– Это мой сын!

– Гоните-ка золотую

монету, дамочка! Золотую монету, не то закричу!

Лилит выпростала руку из-под плаща. Попрошайка, ожидавший подачки, не остерегся. И, получив удар кинжалом прямо в сердце, рухнул как подкошенный.

Не думая о нем больше, Лилит вновь подняла глаза. Подтянувшись на руках не хуже акробата, Филипп перебрался на ту часть фасада, которая называлась галереей королей Франции. Здесь было уже не так опасно, и она немного перевела дух.

Затем Филипп достиг балюстрады балкона на уровне розы – большого круглого витража, и ужас приемной матери продолжился. Она начала было:

– Фи…

Но тотчас же зажала себе рот рукой. Теперь мальчик, словно канатоходец, двигался по парапету, пересекавшему фасад. Дойдя до конца, он развернулся на одной ноге, полез обратно, остановился над центральным порталом и стал спускаться.

Лилит думала, что умрет. Быть может, бессознательное состояние, в котором пребывал ее сын, и придавало ему невероятную ловкость, но что ей делать, если появится ночной дозор? Не может же она перебить весь патруль своим кинжалом. А главное – она не сумеет помешать им кричать!

Не спеша, словно ему доставляло удовольствие растягивать ее пытку, Филипп вернулся тем же путем, коснулся земли, прошел как ни в чем не бывало по луже крови, в которой плавал нищий, и направился к дому. Взобрался на пристройку, потом на крышу и залез в свою комнату через окно.

Лилит уже ждала его там. Улегшись в свою постель, Филипп вдруг проснулся сам по себе. Его подвижные черты выразили немалое удивление, когда он обнаружил ее рядом.

– Что случилось, матушка?

– Я… Мне показалось, что ты кричишь.

– Не помню, чтобы я кричал.

– А ты… что-нибудь помнишь?

– Нет, матушка. А в чем дело?

– Ни в чем. Я останусь с тобой.

Лилит решила, что, несмотря на состояние Адама, отныне каждую ночь будет проводить подле Филиппа, закрыв окна и двери.

Когда Филипп спокойно заснул, она все же не смогла сомкнуть глаз. Что за проклятие поразило ее сына? Мало того, что Адам наелся в День всех святых, она сама не смогла совершить жертвоприношение в День мертвых. Убийство нищего – не в счет.

Такое с ними обоими случилось впервые. Это был дурной знак, глубоко ее обеспокоивший, поскольку она верила в предзнаменования.

Последующие недели были ужасны. По ночам Лилит дрожала от страха за Филиппа. С ужасом смотрела, как он подходит к закрытому окну, тщетно пытается открыть его, упрямо шагает к двери и

делает то же самое, а потом яростно мечется по комнате, словно дикий зверь по клетке, прежде чем рухнуть в постель.

Днем она дежурила подле Адама. Слышала в испуге, как тот умоляюще бормочет имя своего отца. Лилит казалось, что супруг отдаляется от нее все больше и больше. Он явно переходил на другую сторону. Оставлял демонов ради ангелов, дьявола ради Господа Бога, Лилит ради Евы. Подобно библейскому Адаму, прожившему с Лилит сто тридцать лет, он собирался бросить ее одну в Геенне, сумрачной долине…

Этому не бывать! Если Адам не придет в себя до Рождества, она убьет его, как чуть не убила после первой ночи их любви.

Но Лилит не пришлось этого делать. Адам вышел из летаргии незадолго до середины декабря, когда она в очередной раз напевала ему песню трубадура.

Он открыл глаза, взглянул на нее, улыбнулся и сказал резко:

– Убей меня!

Лилит содрогнулась. Мгновением раньше она и сама об этом думала.

– Ты с ума сошел?

– Возьми мою булаву и убей! Я больше ни на что не годен. Убей!

– Успокойся. Что случилось?

– Я сразился с Анном де Вивре по приказу Берзениуса. И он меня одолел.

Адам произнес это с тем скорбным выражением, что отныне навсегда запечатлелось на его лице. Лилит охватила кровожадная ярость.

– Я отомщу за тебя!

– Ты? Но ты же сама запретила мне…

– Он сильнее тебя, но не меня. Я – подлинный враг всех этих Вивре. И они отлично знают это.

Адам заметался. Хотел что-то сказать, но язык не слушался, слов не хватало. Он был еще слишком слаб. Лилит положила руку ему на лоб.

– Отдыхай. Тебе больше не надо сражаться. Пора мне самой вступить в схватку.

Адам снова впал в беспамятство, а Лилит незамедлительно отправилась к Берзениусу требовать объяснений. Но того не оказалось ни в особняке Порк-Эпик, ни во дворце Сент-Поль. Регент, принявший Лилит по ее просьбе, обрадовался добрым вестям об Адаме и объяснил ей, что мэтр Берзениус в настоящий момент находится в Руане по делу самой высокой важности: готовит коронацию короля Генриха VI.

***

Пытаясь уравновесить чудесное впечатление от коронации Карла VII, Бедфорд действительно решил возложить корону Франции на голову Генриха VI. Сыну Генриха V исполнилось десять лет. Недавно его из Лондона доставили в Руан, в тот самый замок, где прежде содержалась в заточении Жанна д'Арк.

Одно время Бедфорд подумывал о военной операции, чтобы отбить Реймс, коронационный город, но после отважного похода Девственницы французы крепко держали Шампань в своих руках. Пришлось бы вести настоящую войну, неизбежно долгую. Еще неизвестно, чем бы она закончилась, а время поджимало.