Дитя Всех святых. Перстень со львом
Шрифт:
— Убийцы!
Они обернулись. Перед ними стояла женщина. Ее платье обгорело, не хватало изрядного куска, раньше прикрывавшего одну грудь, а все остальное было в прожогах и подпалинах. Волосы у нее тоже спалило огнем, так же как брови и ресницы, что придавало ей поистине устрашающий вид.
Франсуа пробормотал:
— Кто вы?
— Была мельничихой…
Она подняла вымазанную кровью руку и ткнула в него пальцем. Франсуа попятился перед этой женщиной, вышедшей, казалось, из самой преисподней, и споткнулся об обезглавленные тела.
— Вчера я была молода, богата, красива, у меня был прекрасный муж и прекрасные дети… а теперь…
Она всхлипнула и уже не могла остановиться. Мимо них проходили
— Что вы тут делаете? Считаете трупы? Добиваете умирающих? Вы разве не рыцарь?
— Да, но…
— Разве вы не клялись защищать женщин и детей?
— Да…
— Так что же вы тут делаете?
Франсуа напрягся. Он должен что-то ответить. Это его долг — и ради него самого, и ради этой женщины, даже если она не способна это понять… Ему удалось выговорить:
— Мы спасаем Францию.
Некоторое время женщина молчала; ее взгляд наливался невыразимой ненавистью. Она приблизилась к нему и изо всех своих сил плюнула в щит, висевший у него на груди. Плевок попал на красную половину. Франсуа не вытер его. Он глядел, как тот стекает вниз, на черное, постепенно удлиняясь, словно выкатившаяся из глаза большая слеза.
Герцог Ланкастерский достиг Бурбонне в октябре. Отсюда у него был только один выход — Бордо. Но чтобы добраться до столицы Аквитании, ему предстояло сначала пересечь горы Центрального массива. Что он и предпринял. По-прежнему зажатый с трех сторон армией коннетабля, он свернул на запад и пошел через Лимузен.
Холода ударили в середине ноября, как раз когда Ланкастер пересекал плато. Франсуа и его товарищи смогли теперь заметить, насколько армия Ланкастера была потрепана. Их путь устилали трупы людей и лошадей. Разрушения стали не так многочисленны, некоторые деревни оставались совсем нетронутыми. Теперь французы преследовали уже не завоевателей, а измученных людей, которые отчаянно пытались вернуться домой.
Вот тогда Франсуа и узнал печальную весть, которая довела его подавленное состояние до предела: дю Геклен потерял жену. Тифания, прекрасная Тифания умерла. У Изабеллы нет больше крестной… Он вспомнил, как стоял напротив нее в большом зале аббатства Мон-Сен-Мишель. Тогда была чудесная погода, великолепный летний день. Теперь же он увязает в снегу, окоченев от холода и ужаса, уже не первый месяц преследуя войско, на которое не имеет права напасть.
Свои ворота Ланкастеру открыли Тюль и Брив. Поступив таким образом, они, без сомнения, спасли его, потому что иначе вся армия герцога неизбежно погибла бы. В Бриве англичане и встретили Рождество 1373 года. Теперь это был всего лишь оголодавший и деморализованный сброд, клянчивший хлеб у обывателей.
Армия Ланкастера добралась до Бордо в середине января 1374 года. С военной точки зрения это был блестящий успех французов. Их противник потерял восемь тысяч человек из пятнадцати тысяч и двадцать тысяч лошадей из тридцати тысяч, так ни разу и не сумев завязать битву. Но в человеческом плане итог был совсем другим. Этот набег оказался самым чудовищным из всех. На восемь тысяч неприятельских солдат, выведенных из строя, сколько пришлось невинно убиенных?
Войско дю Геклена встало на зимние квартиры в Перигё, но без своего вождя. Вдовый полководец покинул армию на несколько месяцев, чтобы жениться на Мари де Лаваль, наследнице одного из самых знатных родов Франции. Это не был брак по любви, это был брак, которого требовал король. Благодаря новому союзу коннетабль причислялся к высочайшей знати королевства, как то и подобало ему по положению. Бертрану было пятьдесят четыре года, а Мари — шестнадцать…
Весной 1374 года армия снова выступила в поход, на этот раз под командованием Людовика Анжуйского.
Из Тюля войско повернуло на юг, взяв направление к Байонне, которую удерживали англичане. Франсуа и Бидо, прибывшие туда в начале июля, были весьма удивлены, обнаружив под стенами города Генриха Трастамарского. Тот явился со своим войском вернуть долг королю Франции.
Генрих устроил горячий прием в честь Франсуа и еще нескольких присутствовавших там рыцарей, которые, как и он, участвовали в Кастильской кампании. Вскоре началась осада. Франсуа почувствовал себя лучше. Воспоминания об ужасах похода постепенно отдалялись. Стояло лето, и ему нравилось присутствие горячих испанцев. Он тщательно готовился к осаде, решив, что она затянется.
Но осада Байонны продолжалась всего несколько дней. Герцог Анжуйский, оценив надежность крепостных сооружений, счел предприятие слишком рискованным, поэтому снял лагерь и отвел войска. Генрих Кастильский, предоставленный самому себе, мог только последовать его примеру. Тем не менее, он попросил, чтобы с ним была отпущена малая толика французов ради укрепления и обучения его слабой армии. По-прежнему оставалось вероятным нападение его соседа, Карла Злого, и он опасался, что не сможет его отразить. Людовик Анжуйский согласился при условии, что за Генрихом последуют те самые рыцари, которые принимали участие в испанском походе.
Так Франсуа в сопровождении Бидо ле Бурка снова направился в Испанию. 31 июля 1374 года, в день святого Жермена, он прошел Ронсевальским ущельем. При виде этих мест, где был совершен самый прекрасный рыцарский подвиг всех времен [53] , Франсуа охватило глубокое волнение. Ведь именно здесь смерть настигла Неистового Роланда, сжимающего Дюрандаль — непобедимый клинок, рассекавший скалы. Франсуа бросил взгляд на свой боевой цеп, притороченный к седлу. Совершит ли он этим оружием столько подвигов, чтобы его сравнили когда-нибудь с Дюрандалем? Нет… Если и было при нем что-то магическое, то уж никак не боевой цеп, а скорее перстень со львом. Вот с ним Франсуа, быть может, и сумеет однажды расколоть горы или совершить какой-нибудь другой подвиг в том же роде…
53
Имеется в виду последний бой Роланда, графа Бретонской марки, который пал здесь в арьергардном бою, прикрывая отход войска Карла Великого.
Бидо ле Бурк ехал рядом и, поскольку прибытие в Испанию навеяло ему совсем другие воспоминания, отвлек Франсуа от его героических грез, заорав во все горло свою любимую:
У монаха толстый зад!
Ай да зад! Ну и зад!
Франсуа прибыл в Бургос в середине октября и был назначен капитаном кастильской армии. Он получил под свое начало тысячу человек. В первый раз Франсуа довелось командовать столь значительными силами, но он справился с этим без особого труда, по большей части благодаря Бидо. У этого-то имелся немалый опыт, полученный к тому же не столько в замке Вивре, сколько в ротах Протоиерея. Бидо случалось командовать и несколькими тысячами солдат. Он повсюду следовал за Франсуа и поправлял его, когда тот был слишком суров или, наоборот, чересчур снисходителен. Именно от своего капитана Франсуа научился, как добиваться от подчиненных, чтобы они выкладывались до предела своих возможностей. Так миновали целые недели: в обучении солдат, в смотрах снаряжения, в переходах по местности.