Дитя Всех святых. Перстень со львом
Шрифт:
Юг, Теодора… Франсуа превосходно знал, как они прожили свою жизнь, мать ему часто об этом рассказывала. Он пытался забыть о них навсегда, но сегодня они напомнили ему о себе. Франсуа де Вивре — прямой потомок Юга и Теодоры де Куссон, в которых воплотились две стороны единого родства, как в добре, так и во зле. Так или иначе, но Франсуа походил на них, и ему суждено однажды пройти по их гибельным следам. Именно это отчасти и означал его черный сон…
Церемония закончилась. Франсуа ушел, сопровождаемый Туссеном, который с уважением отнесся к его молчанию. Мать, отец, а теперь вот и дядя… Все, кто предшествовал ему в жизни, исчезли. Отныне
Торг из-за добычи между английскими и гасконскими сеньорами продолжался всю зиму и часть весны. В Англию Франсуа и Туссен отплыли 11 апреля в качестве пленников графа Солсбери. Король Иоанн Добрый находился на борту «Святой Марии», огромного английского корабля, битком набитого воинством на случай возможного нападения: сто моряков, пять сотен рыцарей и многочисленные лучники. Черный Принц поместился на борту «Святого Духа», адмиральского корабля. Что касается судна, на котором плыл Франсуа, то оно было самых скромных размеров и снялось с якоря утром, в окружении целой флотилии себе подобных.
Франсуа долго смотрел, как удаляются порт Бордо и берег Франции. Когда они скрылись из виду, он повернулся к Туссену. Более чем когда-либо, он чувствовал себя потерянным. Молодой рыцарь вздохнул.
— Как знать, что мы там повстречаем…
— Я знаю, господин мой!
— Завидую твоему знанию. Кого же мы увидим?
— Англичан. А если немного повезет, то и англичанок!
Глава 9
АРИЕТТА АНГЛИЙСКАЯ
Флот, доставлявший французских пленников в Англию, тащился еле-еле. Опасаясь бури, которая могла бы уничтожить этот баснословный человеческий груз, Черный Принц решил избегать открытого моря. Поэтому они двигались вдоль берегов, и дни тянулись за днями в тоскливом каботажном плавании. После отплытия из Бордо прошла уже целая неделя, а перед глазами все еще маячил континент.
Франсуа был мрачен. Устроившись в одном из уголков корабля, он избегал всех прочих французов. Он не мог простить им ни трусости, ни эгоизма, которые стали причиной поражения его страны и смерти его дяди. Он не хотел иметь ничего общего с этими людьми. Ему случалось наблюдать за ними. Они всячески подчеркивали свое глубокое презрение к постигшей их судьбе. Плевать им, что они разбиты! Съездить в Англию — подумаешь, новое приключение, повод сменить обстановку. Зато он, Франсуа де Вивре, клокотал и впадал в бешенство при мысли о невозможности драться. Что ему там делать? Нечего! В первый раз с тех пор, как он появился на свет, у Франсуа возникло ощущение, что он попусту теряет свое время.
Франсуа разговаривал только с Туссеном, но почти не слышал слов своего собеседника. Туссен, однако, склонял его к благоразумию:
— Всему свое время, господин мой: и для трудов, и для отдыха, и для страдания, и для удовольствия. Кто вам сказал, что вы теряете время? Откуда вы знаете, что вам уготовил Бог?
Корабельная пища была омерзительна, что сыграло не последнюю роль в раздражительности Франсуа; было даже невозможно определить, из чего состоит эта бурда — из мяса, овощей или рыбы. Быть может, именно кормежка источала в воздух некий болезнетворный
Ему не помогали заботы Туссена, который, впрочем, мало что мог предложить, кроме слов ободрения. Франсуа сделался добычей сильнейшей горячки. В какой-то миг все уже подумали было, что это чума, и среди команды даже поговаривали о том, чтобы выбросить больного за борт, но, поскольку бубоны не появились, его оставили в покое.
Есть Франсуа не мог, пить — и подавно, он бредил и дрожал, стуча зубами вопреки апрельской жаре и одеялам, в которые его укутывал оруженосец. Туссен уже решил, что настал последний час его господина, и священник, оказавшийся на борту, причастил его и дал отпущение грехов. Но Франсуа не умер. Его горячка внезапно спала ровно через неделю, утром 25 апреля, в день святого Марка.
Проснувшись, он сразу же оценил свое самочувствие и ухватился за руку Туссена, который сидел рядом.
— Туссен, я выздоровел!
— Это великий день, господин мой!
Франсуа внезапно умолк и, казалось, насторожился.
— Скажи уж лучше — великая ночь! Никогда еще она не была так черна!
Между ними воцарилось долгое молчание. Бело-розовый свет зари был великолепен. День обещал стать таким же погожим, как и предыдущие. Склонившись над своим господином, Туссен пристально вгляделся в него. Франсуа лежал, повернувшись к нему лицом и устремив вперед свои голубые глаза. Но эти глаза ни на что не глядели — ни вблизи, ни вдали; они были мертвыми и пустыми. Веки окаймляли розоватые струпья.
— Туссен, сейчас ведь ночь, правда? Туссен, только не говори мне…
Туссен ничего и не говорил, но именно от этого его ответ казался еще ужаснее: у него вырвалось рыдание. Франсуа горестно закричал:
— Я ослеп!
Туссен тотчас же опомнился:
— Это ненадолго! Я знавал многих, кто потерял зрение после лихорадки, а потом снова прозрел.
И Туссен продолжал говорить, лишь бы отвлечь своего господина, лишь бы оглушить самого себя.
Солнце вскоре поднялось довольно высоко, и Франсуа ощутил его тепло на своем лице — тепло без света, неопровержимое доказательство случившегося с ним несчастья.
— На что годен слепой рыцарь, рыцарь без глаз?
— Иоанн Слепой был самым прекрасным героем при Креси…
— Куда подевалось солнце? Цветы? Женщины? Куда подевалась жизнь?
— Вы опять все это увидите, клянусь вам!
Они были у самого борта. Туссен не успел уследить за своим господином. Стремительным движением Франсуа сорвал с пальца перстень со львом и швырнул его в море… Слепец услышал плеск упавшего в воду тела, потом шум беготни, удивленные восклицания, ругательства. Он пощупал свой непривычно голый палец и опять лег. Все кончено. Он умрет, как и его дядя, тихо скользнув по склону, неизбежно ведущему к смерти. Ангерран… Скоро он отыщет его и узрит свет — другой, неземной свет, который виден даже слепым…
Франсуа вздрогнул: чья-то мокрая рука коснулась его и надела ему на палец перстень со львом.
— Вода что-то холодновата для этого времени года, господин мой.
Франсуа хотел опять сорвать кольцо, но Туссен держал его крепко.
— Нашел-то я его без особого труда, только вот лучники решили, что это побег, и преподнесли мне в подарок букетик своих стрел. К счастью, на море они стреляют похуже, чем на земле. Я крикнул, что свалился нечаянно, и какая-то добрая душа бросила веревку.