Дитя Всех святых. Перстень со львом
Шрифт:
В колонне пленных французов, высоко подняв голову, поскольку вид народа-победителя никак не мог его задеть, Франсуа долго втягивал в себя воздух и, когда они входили в город через одни из восьми его ворот, расхохотался:
— Туссен, а Лондон-то пахнет дерьмом!
После многочисленных остановок и поворотов шествие достигло Савойских палат, предназначенных стать местопребыванием Иоанна Доброго и нескольких самолично избранных им знатных сеньоров, составлявших отныне его двор. Когда они остановились, Франсуа все еще смеялся. Смеялся он и тогда, когда явился пристав со стражниками, чтобы отвести
Граф Солсбери, извещенный о несчастье, приключившемся с его пленником, сделал рыцарский жест. В то время как всех прочих пленников малого значения должны были заключить либо в Тауэр, либо в здания, переделанные по этому случаю в тюрьму, он разрешил слепцу жить в городе, у одного из своих людей, Джона Мортимера — кошачьего капитана.
Джон Мортимер обитал на Фиш-стрит, улице, выходившей к Темзе неподалеку от рыбного рынка. Он поджидал гостей на пороге и, завидев их, вышел навстречу.
— Джон Мортимер, кошачий капитан. Это большая честь для меня — принимать в моем жилище храброго французского рыцаря, сраженного недугом.
Джон Мортимер оказался человеком далеко не заурядным. Могучего телосложения, с толстощеким лицом и руками широченными, как лопаты, он был необъятен и жизнерадостен. Его возраст с трудом поддавался определению: может, лет сорок… Взяв Франсуа за руки, новый хозяин перевел его через порог своего трехэтажного кирпичного дома. Этот колосс перемещался с удивительной ловкостью. Он был подвижен и гибок, что в сочетании с длинными тонкими усами придавало всей его повадке что-то кошачье.
— Вот, мессир, вы и у себя. Уж я-то постараюсь, чтобы вы позабыли о своем несчастье.
Франсуа не видел Мортимера, но представлял его себе. Глубокий голос и тяжелая рука, которая легла на его плечо, достаточно сообщили ему о пропорциях этого нового персонажа. Едва войдя в дом, Франсуа уловил странный запах; почувствовал он также и многочисленные прикасания к своим ногам. У него вырвалось восклицание:
— Кошки!
— Вы правы, мессир, это кошки.
Весь нижний этаж занимало одно-единственное помещение со стоящим посередине длинным столом, двумя скамьями по обе стороны и большим креслом с высокой спинкой в торце. Довершала картину бочка, водруженная на козлы. Но необычность этому месту придавала вовсе не его обстановка, а кошки. Они сновали повсюду, и невозможно было их сосчитать. Кошки всех мастей и размеров: черные, белые, черно-белые, рыжие, трехцветные, полосатые; толстопузые коты, изящные кошечки и уйма котят. Любопытно, но никто в этом зверинце не мяукал.
Мортимер усадил Франсуа в кресло и показал пальцем на одну из стен зала.
— Какой у вас герб, мессир?
— Пасти и песок.
— У меня тоже есть герб, хоть я и простолюдин. Мне даровал его сам король Эдуард. Поскольку видеть вы не можете, я вам его опишу: на лазоревом поле золотой кот, стреляющий из лука, и девиз: SEMPER FELIX.
— «Всегда счастливый»… Вам и впрямь везет, капитан Мортимер!
Мортимер уточнил перевод:
— «Всегда счастливый» или «Всегда кот». Латиняне были народ самый ученый и самый премудрый в целом свете, поэтому у них имелось всего одно слово, чтобы сказать «кот» или «счастливец». А теперь я хочу, чтобы вы отведали вот это…
Джон
— Пью за ваше здоровье! И чтобы вы смогли обрести зрение так же скоро, как и свободу!
Франсуа раньше никогда не пил пива, только вино. Горьковатый вкус и легкость напитка понравились ему сразу же. Он отхлебнул несколько глотков с откровенным удовольствием и подумал о том, насколько же его вкус стал тоньше с тех пор, как он перестал видеть. Ничтожное удовлетворение, но со времени своего прибытия в Лондон он не скучал ни одной минуты.
— Вы хорошо говорите на нашем языке, капитан!
— У меня достало времени выучить его. Десять лет, от Креси до Пуатье. Больше я Лондон не покину. Возраст уже не тот, да к тому же сейчас мир.
Джон Мортимер взял свою кружку и, несмотря на ее размеры, осушил одним духом. Потом подошел к бочке и наполнил снова.
— Сожалею, что должен вас огорчить, мессир, но если вы проиграли войну и столько ваших полегло при Пуатье, если король ваш в плену, да и сами вы здесь, то все это из-за меня!
Франсуа недоверчиво улыбнулся:
— Из-за вас? Неужели?
— Точно. Из-за меня и моего кошачьего капитанства. Ведь не будете же вы отрицать, что во всех битвах решающую роль сыграли наши лучники?
Франсуа поморщился:
— Нет.
— Ну а стрелять они смогли только благодаря мне и моим кошечкам. Ведь главные враги лучника вовсе не неприятельские солдаты, а мыши и прочие грызуны, которые могут перегрызть тетиву его лука. Так что вечером на каждом привале все луки собирают в одно место, и я выпускаю своих кошек из клеток. Они сторожат его всю ночь, и поутру оружие целехонько. Это вот и есть мое кошачье капитанство [16] .
16
Иронический намек: в средние века «капитанством» назывался королевский охотничий округ, а «капитаном охоты», соответственно, главный королевский ловчий.
— Склоняюсь перед подобной изобретательностью.
— Премного благодарен, но это еще не все. Мои подопечные даже после смерти продолжают служить королю. Я их потрошу, а из кишок вью новую тетиву. Когда лук готов, я даже устраиваю так, чтобы сторожил его какой-нибудь родственник покойного. Таким образом сын охраняет мать, брат — свою сестру и так далее. Вы только вообразите, как это увеличивает их бдительность и свирепость!
Франсуа докончил свое пиво. Мортимер приглушенно хихикал в нескольких шагах от него. Какая странная судьба!
Чья-то рука взяла его кружку и вернула уже наполненной. Франсуа снова принялся потягивать горьковатое питье и чувствовал при этом, как его охватывает мягкое оцепенение.
— Значит, вы умеете различать всех ваших кошек? Есть ли у них какие-нибудь имена?
— Никаких, мессир. Они солдаты!
Внезапно в помещение ворвался сильный запах рыбы, и кошки, в первый раз замяукав, бросились все в одном направлении.
— А вот и госпожа Мортимер, супруга моя. Звать ее Катериной, но все кличут Капитаншей.