Дитя заката

Эндрюс Вирджиния

– Привет, – сказала я.

– Салют, – бросил по-свойски Джимми.

Ливингстон вернулся и закрыл дверь, я же переключила свое внимание на интерьер. Пока мы следовали за Бронсоном, я заметила на стенах картины от Ренессанса до модерна. Чувство цвета и вкус проявлялись во всем, и в стенах, затянутых коричневым вельветом, и в темных паркетных полах. Мы прошли мимо библиотеки, заставленной множеством книг в дорогих переплетах, богатую мебель дополняли столы и стеллажи темного дуба. Бронсон продемонстрировал свой кабинет с портретами

родителей над рабочим столом. Он был поразительно похож на свою мать. Кроме того, она мне еще кого-то очень напоминала, но я не могла понять – кого же.

Она была несколько полноватой. Светло-каштановые волосы, свободно спадающие на Плечи, несколько детский овал лица, зеленые глаза и загадочная улыбка. На портрете она сидела в старинном кресле, красивые руки лежали на подлокотниках, но во всей фигуре чувствовалась некая напряженность. По-моему, она чувствовала себя не очень комфортно.

Я посмотрела на Бронсона и увидела, что он тоже смотрит на портрет, изображающий юную леди, крайне похожую на мать, только еще больше напряженную. Я подумала, что это его сестра. На губах мистера Алькота играла мягкая улыбка.

– Это моя сестра Александра, – подтвердил он мою догадку.

– Она очень мила.

– Была. Она скончалась около двух лет назад.

– Извините.

– Что с ней произошло? – полюбопытствовал Джимми.

– Вы видите даже на портрете ее страдания. Ее буквально разрушала боль. Ей было очень сложно позировать. Но она так хотела этого... – Воспоминания вызвали улыбку на губах Бронсона.

– Такие трагедии могут вызвать депрессию, – вставила мать.

– Что? Да-да, конечно. Бедный Рэндольф тоже недавно отошел в мир иной, – согласился Бронсон.

– Не говорите хоть сегодня о смерти, – взмолилась мать.

– Хорошо, – кивнул Бронсон, – позвольте показать вам комнату отдыха.

Мы продолжили осмотр, поднялись на балюстраду и оказались в комнате, уставленной элегантной французской мебелью. Осмотрели кухню, где два повара занимались приготовлением мяса. Аромат был восхитителен.

– Теперь в столовую.

Мы прошли по коридору и оказались в помещении гигантских размеров. Окно в нем тянулось вдоль всей стены и было уставлено розами. Висели тяжелые голубые шторы. В центре стоял стол, сервированный на двенадцать персон. Вместо стульев – высокие темные кресла. Бронсон подошел к столу и поднял бокал.

– Я хотел бы произнести тост, – он посмотрел на меня. – Я многое знаю и многое понимаю, в общем... Перед нами сидит новая хозяйка побережья Катлеров. Отель всегда процветал, и я... Я хочу поднять тост за процветающий отель.

– Но, Бронсон, как мы можем выпить за отель, тосты поднимают за людей, а не за строения, – усмехнулась мать.

– Хорошо, – легко согласился Бронсон. – Тогда выпьем за двух прекрасных дам с побережья.

– Это тост, – согласилась мать, и мы выпили.

Стоило нам опустить бокалы, как их снова наполнили.

На огромном блюде в центре стола возлежали

аппетитные куропатки, окруженные испанским салатом «радиццио» и французскими деликатесами, остальные блюда были столь же великолепны. Я позавидовала Бронсону и захотела перенять этот стиль для своего отеля.

– Я уверена, что Насбаум мог бы сразиться с вашими кулинарами, он великолепный повар, – сказала я.

– Зависть – плохое чувство, – игриво погрозила мне пальцем мать.

Потом мы перешли к следующему столу. Он был сервирован сладкими блюдами, в причудливые бокалы был налит апельсиновый сок. Сменился и сорт вина.

Выбор десерта, судя по всему, делался по вкусу матери, и мы с Джимми были к нему несколько равнодушны. Мы только мечтали поудобней устроиться в креслах и немного передохнуть. Небо вняло нашим молитвам, подали кофе, и мы перешли за большой стол.

– Может быть, после обеда немного прогуляемся, не выпуская бокалы из рук? – предложил Бронсон.

– Хорошо, – согласился Джимми; расслабленность после еды, похоже, ему была незнакома.

– Я, пожалуй, пас, – попробовала отговориться я.

– Я тоже, – поддержала меня мать.

– Уверяю, это будет приятно, тем более желание хозяина дома – закон для гостей. Прошу, – мистер Алькот встал и подошел к боковой двери в комнате.

Ливингстон распахнул перед нами створки, и мы оказались на небольшой веранде, ведущей в чудесный сад. Прогулку можно было действительно назвать приятной. Джимми шел рядом с Бронсоном и обсуждал технические тонкости постройки дома, в то время как я выслушивала восторги матери по любому, даже самому незначительному поводу.

– Мама, я слишком устала, чтобы беседовать во время прогулки. – Но мои слова, к сожалению, никто не услышал.

Через некоторое время мы вернулись в дом и расположились в гостиной. К нам подошел Ливингстон и наполнил бокалы шерри. Мы с Джимми оказались в креслах справа от беломраморного камина. Как только Ливингстон оставил нас, Бронсон поднял свой бокал и с улыбкой посмотрел на мать.

– Настало время для главного тоста, тоста-объявления, – значительно провозгласил он.

Мать нервно рассмеялась.

Нехорошее предчувствие снова овладело мной. Внутренний голос предостерегал меня от этой поездки, но я не хотела его слушать, он предостерегал меня, когда мы сидели за обеденным столом, но... Я взяла руку Джимми и сжала ее.

– Мы хотим огласить то, что раньше было достоянием нас двоих. Так, Лаура? – начал Бронсон.

– Да.

– У нас завтра состоится помолвка, – объявил он, – а в течение недели мы поженимся, все будет очень тихо, по-семейному.

– В течение недели, – не в силах выдержать закричала я, – ведь прошло меньше двух месяцев со дня смерти Рэндольфа!

Как цветок после дождя, сникла мать от моего крика.

– Я знаю это, – сказала она, – знаю так же, как и знала твою реакцию. Я знала это! Мое счастье для тебя ничто, Дон?