Дитя злосчастия
Шрифт:
Сад был геометрически засажен японскими деревцами-подростками, стены были затканы виноградными лозами и вьющимися растениями с необыкновенными розовыми цветами, названия которых я не знал и вообще видел впервые. В центре растительного царства бил изукрашенный античными скульптурами фонтан, а напротив его у глухой стены находилась беседка в виде классической ротонды.
Страж пояснил, что сад в полном нашем распоряжении, что все плоды годны к употреблению, единственная просьба - ничего не ломать в приступе возможной ярости или злобы, что стекло стен и потолка наипрочнейшее и не поддастся никаким воздействиям,
Мы провели в саду несколько часов, время летело стремительно. Мы гуляли. Взявшись за руки и порознь, играли в импровизированные прятки, аукались, пели песенки, в общем, оторвались на славу. В беседке мы обнаружили минеральную воду и трехлитровый пакет красного вина. Не скрою, я был рад осушить несколько бокалов тонизирующего питья. Лара пила только минеральную воду, она была убежденной трезвенницей и за всю жизнь не выпила и стакана чего-нибудь алкогольного.
Когда охранник вернулся и сказал, что прогулка закончена, Лариса спросила позволения нарвать и взять к себе в комнату цветы, каковое было получено незамедлительно, с теми же изысканными извинениями и акцентом на то, что мы вольны поступать, как соблаговолим. Все за исключением свободы передвижения снаружи нашего узилища.
Так потекли дни и ночи. Единственно через прогулки мы могли судить о времени суток, ибо ни наручных, ни стенных часов у нас не было; лишение их было, видимо, одним из условий нашей изоляции. Телевизор и радио отсутствовали. Газеты к нам не поступали. Завзятый книжник, я скоро наскучался бессмысленным чтением. Беллетристика меня не увлекала, философские труды наводили уныние и меланхолию, поэзия оборачивалась механической трещоткой. Только любимый Тютчев порой выводил меня из пессимистического настроения, да какой-то его эпигон с самодовольным собранием сочинений, озаглавленным "Иглы мглы", вызывал нередко усмешку неуклюжими словесными выворотами и палиндромами.
Лариса не разделяла моих критических инвектив, но тоже не любила читать книги. Она возжелала было обзавестись фортепиано и скрипкой, чтобы скрасить досуг, ибо довольно прилично играла на последней, а я с грехом пополам мог подыгрывать, вчитываясь в ноты. Начальным музыкальным образованием был я обязан незабвенной матушке, насильно вколачивавшей в меня сольфеджио, а также ещё более незабвенной супруге, любившей слушать мои клавишные эскапады и немало поощрявшей своего ленивца и байбака разрешением выпить рюмочку коньяка в завершение музыкального процесса.
Страж в просьбе окончательно не отказал, но заметил, что должен согласовать появление инструментов со своим начальством и это займет определенное время. Зато он с удовольствием поддержал разговор о музыке и вскоре принес флейту, в игре на которой оказался невероятным искусником. Играл он безо всяких нот и репертуар его был воистину неограничен. Увертюры из старых и новых опер, мелодии опереток и модных мюзиклов звучали в его исполнении вполне профессионально.
Лара поддерживала его своим пением. Голос её был хрустально свеж, мелодичен и всегда верно попадал в тон.
Так помимо прогулок у нас по вечерам появилось новое отдохновение. Может когда-нибудь я решу, что это был наиболее счастливый период моей жизни. И что, собственно, нужно для счастья: возможность лицезреть любимого человека, вести
А вскоре в импровизированной гостиной появились фортепиано и скрипка, и уже новоявленное музыкальное трио проявляло чудеса сыгранности и оттачиваемого мастерства.
16.
А все же жизнь наша с Ларой была печальной, даже удовольствия отдавали казенщиной и мертвечиной. За стеклянными стенами нашего сада сменилась погода: почти постоянно лил дождь, иногда уже налетали снежные "мухи", солнце почти не показывалось, и лишь багровые отсветы заточенного в непроглядные тучи светила позволяли едва-едва отличать день от ночи.
Неизвестность, бывшая впереди, делала ожидание невыносимым.
Я очень боялся, как бы не подвело Лару её здоровье. Все-таки отсутствие свежего воздуха, относительно долгое заточение, а главное отсутствие ярких положительных эмоций могли привести к вспышке туберкулеза, который был у неё в очень раннем возрасте.
Сама Лара никак не выказывала ухудшение состояния, нежность её ко мне даже возросла, ласки её порой могли показаться вызывающими, если бы я не был уверен в её благонравии и порядочности. Она меня постоянно утешала и поддерживала колеблющееся мужество. К стыду своему я обнаружил, что уступаю девушке в твердости характера и философической выдержке.
К тому же я внезапно занемог, а вскоре слег окончательно. Непонятно откуда взявшаяся "испанка" взялась за меня всерьез и надолго: почти отказали легкие, словно старая дырявая гармошка, хрипящая всеми мехами; поднялась температура, и мозг мой переполнился причудливыми видениями, я стал видеть сны наяву или же проводить жизнь только во сне; сердце колотилось так быстро, словно у сжатой силками птицы.
Лариса не отходила от меня ни на минуту. Она меняла холодные компрессы на лбу, подавала лекарства через строгие интервалы. Это притом, что часов у нас так и не появилось. Она находилась на ногах днем и ночью, я и в редкие минуты просветления умолял её пойти отдохнуть. Она устраивала мне постоянные обтирания спиртом, чтобы не образовалось пролежней. Если бы я мог убежать, скрыться от её внимательных глаз, то немедленно так и поступил. Каким же жалким и отвратительным наверное я представал перед ней в эти минуты, часы и дни!
Наш охранник пытался ей помочь, но безуспешно. Когда я попросил его вызвать лекаря, он горько усмехнулся, дескать, неужели бы он дожидался моей просьбы, если бы сие было разрешено и возможно. Я попытался в это время вызнать, насколько далеко мы находимся от Лондона или какого-либо другого большого города, чтобы понять дальнейшие перспективы нашего заточения, но получил только отказ в удовлетворении моих вопросов.
Наконец, когда я почти умирал, а Лариса была при смерти от невозможности мне помочь, у постели моей появился наш страж в сопровождении незнакомца, оказавшегося дипломированным врачом и мастером нетрадиционной медицины. Он немедленно устроил мне кровопускание, и как ни странно потеря крови вдохнула в меня необходимые силы. Он дал мне гомеопатические пилюли, которые буквально на второй день поставили меня на ноги, и прописал физические упражнения по специальной методе для укрепления организма.