Дива

Алексеев Сергей Трофимович

Но её муж когда-то лесной техникум закончил, хорошо знал природу, рассуждал как философ, поэтому не согла­сился со столь мистическим толкованием и сослался на то, что в леспромхозах зубы попросту не лечили, а рвали, если немного заболит, мол, приказ такой спустили сверху. И это было по-медицински правильно: в течение жизни человек все время что-то приобретает и теряет, в первую очередь зубы. В старости пора уже не мослы грызть, а кашку есть, как в детстве, коровку заводить и творожок со сметанкой лопать. Дескать, природа мудра и сама регулирует кормо­вую базу. Беззубость, она тоже на пользу организму, как эдакий сигнал к сдержанности. Например, в драке тебе выхлестнули зубы не просто так — с намёком: чтоб мяса ел поменьше и ярости поубавил. Поэтому,

вернувшись до­мой, они непременно купят стельную тёлку у Дракониной вдовы, невзирая на новые челюсти. У неё коровы удоис­тые, чистопородные, то ли испанские, то ли французские, а называются как тряпки — джерси. Жена попутчика по­купать даже импортную нетель и растить из неё корову отказывалась, поскольку никогда в жизни её не держала, не доила и с молоком не управлялась. Тогда её стропти­вый муж рубанул сплеча:

— Не купишь — разведусь на хрен!

— Ну и разводись! — огрызнулась тётка. — А я деньги сыму с книжки и себе хвархворовые вставлю! А с ними я хоть за лешего пойду, хоть за Деда Мороза!

Казалось, ссора у них серьёзная, смертельная для бра­ка, сейчас биться начнут, вон мужик уже кулаки стис­нул, того и гляди врежет супруге по новым зубам. И сам тут же получит! Не хватало ещё стать свидетелем семей­ной драки: Зарубин поэтому и попутчиков не брал, что­бы ехать в тишине, думать, мечтать: пустынная дорога к этому располагала. Но попутчик расхохотался, держась за круглый живот.

— Ох, уморила! Скажи ещё — в снегурки возьмёт! Да ты знаешь, сколь они стоят? Она с книжки сымет!..

И тут Зарубин узнал, что за большие деньги, пример­но как стоимость новых «жигулей», можно и в Тотьме по­ставить себе фарфоровые на титановых штырях, которые вкручивают в оставшиеся пеньки. Сам не видел, но Бору- та рассказывал: возятся во рту, как в слесарной мастер­ской, дрелью сверлят, ключами крутят, зато потом че­люсти снимать и в стакан класть не надо! Цивилизация добралась и до этих глухих мест, вот только денег на та­кие зубы ни в жизнь не заработать, поскольку у попутчи­ков в наличии осталось всего на одну нетель. А в пересчё­те требуется ровно как на восемнадцать нетелей, если их покупать как мясо. Стадо целое во рту можно носить! Так что, мол, никуда ты от меня не денешься — это он уже про жену; леший тоже не дурак: бесприданницу с пласт­массовыми челюстями брать не захочет.

В общем, забавные попутчики попались, весёлые, простодушные: они тут же помирились, заулыбались и даже неловко обнялись. Зарубин не пожалел, что на­рушил своё правило дорожного одиночества и прихва­тил голосующих на дороге. Вставив пластмассовые челю­сти почти даром, они теперь сияли хищными улыбками, словно американцы, и без умолку, перебивая друг друга, рассказывали совершенно невероятные истории. Послу­шать — так Зарубин попал в сказку, в волшебный, но по­чему-то опустевший рай, в заколдованный лес, где ниче­го, кроме чудес, теперь уже не творится.

Как ни спешили, как ни срезали углы и петли по прямицам, на паром всё-таки опоздали. Скособоченный ржа­вый понтон стоял у причала на другом берегу уже без ка­тера, ушедшего куда-то вверх по реке: ещё отражённые полны и пенный кильватерный след не успели выгладить­ся на тёмной воде и дым от выхлопной трубы реял в ве­чернем воздухе. Попутчик надеялся догнать, побежал берегом за поворот и даже там что-то кричал, но вернулся раздосадованным и только руками хлопал. Паром был частный, фермера Дракони, сама переправа нелегаль­ной, поэтому паромщик никаких графиков не соблюдал, переправил молоковоз после вечерней дойки, отцепился от понтона и уплыл домой. К тому же был уже пьяный, поскольку днём наверняка перевозил за реку городских грибников и ягодников, а у него строгий тариф — сто граммов с колеса, — и вот уже лет пятнадцать не меняет­ся. Мост через Пижму был, но пришлось бы делать крюк километров восемьдесят по разбитым просёлкам, чтобы приехать опять сюда же.

Сам Зарубин никуда не торопился, и ночёвка на бе­регу была в удовольствие, тем паче вечер был без до­ждя, хоть и влажный, однако у костра

терпимо, палатки ставить не придётся. А после четырнадцати часов за ру­лём никакого снотворного не надо. Спешили попутчи­ки, ибо ночевать в каких-то двадцати верстах от своего дома обидно. И хоть семеро по лавкам у них не сидело, скотины пока не держали, всё равно переживали, потому как дочка должна была с практики приехать на кратко­срочные каникулы — картошку копать. Ещё переживали, урожай погниёт в земле: две недели висят над головой моросящие дожди, хорошо, у них песок, а у кого сугли­нок — в огород не могут зайти, тонут, будто в Дорийском болоте. Оказавшись на берегу возле парома, они посожа­лели, что опоздали, но как люди местные и привычные ко всему, тут же развели костёр, достали какую-то про­визию и принялись дружно готовить ужин.

А Зарубин, разминая тело, прихватил бинокль и по­шёл тропинкой воль реки, испытывая редкое ощущение блаженства и какой-то ребячьей радости от того, что вчерашняя кабинетная мечта сбылась самым чудесным об­разом. Даже искупаться захотелось, тем более вода по­казалась тёплой, ещё не осенней, но берега глинистые, топкие. Подыскивая удобное место, он ушёл за пол­километра от парома и увидел целый лес деревянных свай с обеих берегов: в колхозные времена тут явно был мост, который восстанавливали после каждого полово­дья. А посередине торчал высокий бревенчатый сруб — мостовая опора, пережившая десятки вёсен и изглодан­ная льдом. Лучше нырялки не найти, и внизу глубина большая, воду пучит. Зарубин уже прикинул, как можно по уцелевшим балкам перебраться на сруб, но вдруг уви­дел высокого человека на верху: место было занято. Он стоял на краю, смотрел в бегущую воду, не замечая ни­чего вокруг, и всё бы ничего, но при этом выглядел как сказочный Дед Мороз. Сначала подумал, это от баек по­путчиков блазнится, однако вскинул бинокль — нет, на­туральный! Синяя шуба с белым меховым стоячим воро­том, боярская шапка и в руках не простая палка — посох, обмотанный чем-то блестящим! Только этот новогодний костюм весь пожёван, затаскан, видно, даже вата торчит из дыр. И не хватает белой бороды: вместо неё торчит настоящая, окладистая и чёрная. И на вид примерно ро­весник, лет сорока...

Когда Зарубин въезжал в Вологодскую область, ви­дел дорожный транспарант «Родина Деда Мороза» и осо­бого внимания на это не обратил, мало ли вдоль дороги глупой рекламы? Но сейчас вспомнил и на минуту ото­ропел. Что за представление? Откуда взялся, если до Но­вого года далеко, на улице середина сентября? С про­шлого загулял? И почему этот ряженый у переправы? Специально выставили на пути, чтоб напустить мистиче­ского тумана? Однако никто не знал, что Зарубин здесь поедет, свернуть на дорогу с паромом посоветовали по­путчики, чтобы не наматывать лишние километры че­рез мост...

И впрямь чудеса!

Окликать его Зарубин не стал да и купаться расхотелось, от воды холодном дохнуло. Теряясь в догадках, он пошёл обратно, к костру, где хлопотали попутчики. Они уже приспособили старые ящики вместо стола, вскипя­тили котелок, заварили чай и намазывали бутерброды покупным маслом.

Это забавно, — сказал он, присаживаясь у огня. — но я сейчас видел настоящего Деда Мороза.

Где? — односложно спросил попутчик, никак не вы­разив чувств.

— Вон там, за поворотом! На мостовой опоре стоит.

— Видать, тоже на паром опоздал, — как ни в чём не бывало проговорила тётка.

Зарубин головой потряс.

— Что он здесь делает? В такую пору?

— Бродит, — сказал попутчик, тоскливо взирая то на чайник, то на свои сумки. — У нас же все леса за­колдованные. Поэтому написано кругом: «Родина Деда Мороза»! А раньше на въезде плакат висел: «Пижма — земля героического труда!» Это когда наш председатель вторую Звезду Героя получил. Теперь тут круглый год — Новый год! Колхозов нет, работы нет, а каждый день — праздник! Зарплату никто не получает, а кругом одни ма­газины и торговые центры. Даже у нас возвели новый маркет. Коммунизм построили, мать его за ногу!..