Дива

Алексеев Сергей Трофимович

— Следи за базаром, — заметил полковник. — Где принцесса? И хватит придуриваться! Что ты с ней сделал?

Костыль на его реплики внимания не обратил, взи­рал тоскливо и со страдальческой гримасой.

— По секрету тебе скажу, — продолжал он говорить За­рубину. — Я и сам оборотень. Только не волк, не хищник... Мне так надоел этот охотовед! С потрохами бы сожрал!

— Какой охотовед? — осторожно спросил Зарубин.

— Костыль! Которого вы зовёте Недоеденный.

— А ты кто?

— Я? — он вдруг потупился и закокетничал, как деви­ца. — Я ещё не знаю, кто... Но со мной что-то происходит. Например, очень хочется, чтобы мне подарили цветы.

Фефелов при этом присутствовал,

отнёсся к бреду с пониманием и пообещал Костылю подарить букет. Ког­да его увели в мясной склад, шеф наконец-то будто бы за­метил своего командированного подчинённого.

— К вам будет разговор особый. — Отвёл в сторону и произнёс он официальным тоном: — Задания не выпол­нили, самоустранились от поисков принцессы... Где вы находились почти сутки после её пропажи?

— В логове йети, — сухо сказал Зарубин.

— Где-где?..

— Токсикоманил в Дорийском болоте. Там раз в не­сколько лет цветёт осенью особый сорт шаманского ба­гульника.

— И что? — уже язвительно и грубо заметил шеф. — Нанюхался?

Зарубин подхватил его тон.

— Шаманил.

— Знаю, где вы шаманили, Игорь Сергеевич... Вы всё это время проспали в уютной избушке, что стоит в укром­ном урочище близ Пижменского Городка. И пили там пар­ное молоко.

— Да, я там спал, — признался он. — Пил молоко. И видел чудесные сны.

Лицо генерал-полковника стало непроницаемым, а гла­за скрыли блестящие линзы очков.

— Оргвыводы будут позже. А сейчас — в строй! На про­чёсывание местности.

Развернулся и пошёл к вертолёту.

Кухналёв с Мидаком опять выстроили цепь, постави­ли задачу искать принцессу либо следы её, но возможно, и тело. Измученные милиционеры с егерями двинулись вперёд, захватывая лишь узкую полосу в бескрайнем лесу. Шли с частыми остановками, проверяя ветровальные на­громождения павших деревьев и свежевскопанную ка­банами землю. Делали, казалось бы, бесполезную рабо­ту, но в результате обнаружили в коряжнике замшелые человеческие кости, растасканные зверьками, и корзи­ну с ножиком: явно заблудилась и погибла какая-нибудь бабуля, ушедшая за грибами. А скоро нашли живыми, но спящими возле потухшего костра четверых заблудив­шихся милиционеров. Затем выбрели на обломки самолё­та Ан-2, разбившегося ещё в советские времена, не най­денного и не сданного в металлолом. На месте падения поломанный лес успел вырасти заново, а скелеты пило­тов, источенные грызунами, превратились в кучки пепла, накрытого заскорузлой кожей лётных курток. Егеря сразу же воспряли: тонны три цветмета не шутка!

И наконец, наткнулись на огромный сигарообразный цилиндр из прочнейшего нержавеющего сплава. У егерей и вовсе разгорелись глаза, они поставили точку на кар­те и уже прикидывали, как зимой порезать и вытащить к дороге. Попутно гадали, для чего использовали такие ёмкости — колхозники для хранения удобрений, напри­мер, или лесники для дизтоплива? Нашёлся милиционер, служивший на космодроме в Плесецке, расположенном не так далеко от Пижмы. Оказалось, из космоса прилетел баллон, просто отгоревшая ракетная ступень...

Всё нашлось в этом лесу — принцессы не было!

К полудню голодные и переутомлённые облавщики уже валились с ног, и гнать их дальше не имело смысла. Но именно в этот момент они подняли с лёжки пару вол­ков! Причём на том самом старом вырубе, о котором го­ворил Недоеденный. Крупный самец с самкой не пошли на отрыв, а выскочили на взгорок, будто дразня загон­щиков, и там на минуту замерли, обернувшись морда­ми к людям. Милиционеры были без оружия, егеря же и сам Кухналёв — с карабинами, но никто даже не потя­нул с плеча ружейный ремень.

Через мгновение волки исчезли в зарослях, оставив смутное ощущение нереальности происходящего.

—

Говорил же я вам! — чуть ли не взвыл Костыль. — Обложить флажками, мать вашу! Теперь ловите ветер в поле!

17

Пока выпутались из непролазных лесных ча­щоб на дорогу, где ожидал грузовик МЧС, пока выезжали на базу непролазными околь­ными путями, наступил вечер. Зарубин мыслил забрать машину тотчас выехать к развилке, где назначена встре­ча со вдовой, а дальше уже как повезёт. Прощаться ни с кем не хотелось, ни на кого уже смотреть не мог, рассчитывал исчезнуть по-английски, однако всем, кто принимал участие в злополучной охоте, запретили выход за территорию базы. Омоновцы не подпускали к стоян­ке автомобилей, губернаторская охрана не выдавала ору­жие, изъятое ею ещё перед приездом короля — было ощущение, будто находишься в зоне оккупации. В егер­ской избе вовсю работали оперативники и следователи, пытаясь восстановить события и выявить виновника про­пажи принцессы — скандал назревал нешуточный.

Зарубина пригласили на беседу одним из первых и трепали вопросами более часа: интересовались его ро­лью в произошедшем, выясняли отношения с нечистой силой и причастность к ней Госохотконтроля. Он отлич­но помнил историю с пингвинами, свой вояж в Антаркти­ду и любопытство журналистов, поэтому был сдержан и скуп на слова. Все чудеса вешал на игрушку, китайскую куклу, и тихий, безобидный протест населения против местных предпринимателей, которые обездоливают ту­земцев. Собеседники в погонах от таких речей морщи­лись и всё время подбивали доказать или опровергнуть существование снежного человека, леших, русалок, ки­кимор. Ещё недавно имеющий чёткие убеждения, Зару­бин не отважился сделать ни то ни другое, чем ввёл со­беседников в ещё большее заблуждение, и был отпущен без права выхода с территории.

Всем, кто принимал участие в поиске, разрешили от­дохнуть, оставили только дежурного, егеря-конвойника, не спавшего две ночи и похмельного. Зарубин дал ему ко­ньяку и, нарушая правила внутреннего распорядка, вынес на гульбище раскладушку с одеялом. Бывший конвоир мгновенно захрапел, а сам Зарубин никак не мог уснуть в жарко натопленной башне и пошёл бродить по терри­тории базы, высматривая место, где можно незаметно перескочить высокий острожный забор. Охрана бдела, покой и безопасность короля стерегли его собственная стража, силы милиции и губернаторские телохраните­ли; база на время пребывания венценосного преврати­лась в осаждённую крепость. Ворота всё время держали на запоре и под надзором подчинённых Кухналёва, вдоль острога по периметру дефилировали патрульные. Место было, прямо сказать, не для прогулок, ибо стража прове­рила документы у Зарубина, после чего всё равно коси­лась, если он приближался к губернаторскому особняку, где пребывал венценосный. Но более всего бесили окри­ки его личной охраны, отчего-то на немецком:

— Хальт! Ком цурюк!

Скорее всего, они и перетянули струны к тому мгно­вению, когда вышел полковник

— Ну что ты слоняешься? — просипел нудным ше­лестящим голосом. — Напрягаешь охрану! Иди в свою башню и не маячь. Оберегай пространство, херувим ше­стикрылый!

После неудачного прочёсывания пижменских лесов он простыл — кашлял, сопливил и выглядел несчастным. И по массе был тяжелее, толще, да ещё его подчинённые торчали в пределах видимости. Но даже всё это не удер­жало от выплеска затаённой ненависти и мгновенного гнева: Зарубин врезал ему прямым в нос так, что голова мотнулась и затрещала толстая шея. Должен был уйти в нокаут — тренированный Кухналёв отскочил, устоял на ногах и очумело вытаращил глаза.