Диверсантка
Шрифт:
Знакомой дорогой просочилась на окраинную улицу, нашла развалину, упала в тёмном углу без сил. Вокруг было тихо, основной гон шёл через лес. Улицы, конечно, тоже патрулируют, но пока сюда не добрались. Лёжа на холодном полу чужого разбитого дома, она невольно вспоминала, как всё начиналось. Профессор Бертольд, усаживающий её в кресло, убаюкивающий своим бархатистым голосом: «Пойми, девочка, ты только внешне останешься маленькой и слабенькой, в самом деле всё будет наоборот. Более того, станешь умнее, хитрее, проворнее всех прочих. Твои нынешние сверстницы будут обычными девушками - тряпочки да румяна, - а тебя ждёт великая судьба! Миссия. Мы обманем их всех!»
И Шлезвиг, сверкающий глазами, мечущийся по лаборатории и беспрестанно потеющий
– никто не сможет противостоять ударам Тора!»
Ах, как это всё было восхитительно! Сколько было сказано возвышенных слов, пламенных речей и восторженных уверений. Они порождали мечты, планы, сладкие грёзы о величии и грандиозности порученной миссии! Но и в минуты самого высокого восторга, когда кружилась голова и не хватало дыхания, на донышке сознания всегда билась мысль - отомстить за отца, убитого агентами большевиков. Они отобрали у тебя дом, родителей, Родину. Тогда думалось так, а сейчас? Часто ли она вспоминает папу, так ли важна для неё теперь месть? Гиммлер, усатый в фуражке на трибуне в Кремле, толстый английский премьер, виденный только на фото? Эти вопросы возникали сами собой, тревожили, вызывали боль, подобную зубной, только в сердце.
А ответов не находилось. Или находились, но совсем уж неприятные: она сама стала частью огненного потока. Ей всё равно кого жечь, и не делать этого она больше не может. Она сама - пламя, сама - разрушение.
Как долго и упорно ей внушали, что она особенная - нет!
– избранная! И за обещанное величие забрали всё - настоящее, будущую прекрасную жизнь, счастье стать женой и матерью. Сделали маленькой уродкой, неспособной создать семью, а умеющей лишь виртуозно прятаться, становиться незаметной, растворяться в толпе и сеять вокруг себя ужас и смерть. А другой судьбы уже не будет. Только эти промерзшие степи на Волге...
«Что же мы с тобой наделали, Косолапый?» - прошептала Катя Соболева, дочь белоэмигрантов, родившаяся в Германии и выученная в немецкой диверсионной школе. Записанная в немецких метриках как Катрин Зобель, взявшая себе оперативный псевдоним Гондукк, что означало Волчица. Так звали самую дерзкую и своевольную валькирию. И самую одинокую.
Прошептала и прижала к груди потёртого плюшевого медвежонка, единственного своего друга. В пузике мишки был вшит Мальчик, осколок кристалла Тор, важнейшее условие точного наведения энергетического луча.
Силы оставили её, и девушка прикрыла глаза в изнеможении. Необходимо расслабиться хоть немного. Но вместо этого волна жара ударила в голову, заставила дышать часто и коротко. Она встрепенулась как от толчка. Охота! На неё выходят загонщики! Способности, разбуженные желтолицым инструктором с Тибета и усиленные Тором, позволяли просмотреть окружающее пространство. Две точки поярче, и с десяток рядом. Все двигались в её направлении, рассыпались цепью, норовили охватить полукольцом.
Одного из преследователей она узнала сразу. Имени его никогда не слышала, хотя однажды заглянула в лицо. Волевое, красивое лицо воина. Но и это было не главным, она чувствовала его на расстоянии - через острое ощущение опасности, по едва уловимому запаху палёной шерсти и металлическому привкусу во рту. Это узнавание невозможно было объяснить рационально, но и спутать с чем-либо тоже было нельзя. Оно появлялось само собой и требовательно поднимало на ноги - беги! беги! беги!
Ловчий! Загадочная связь трубила в горны, била в барабаны, выла надрывно сиреной авианалёта - Он вышел на охоту! Идёт уверенно, словно знает, где её искать. И как изловить. А рядом маячил кто-то неясный, размытый. Его раньше не было, и стоило ли брать этот новый фактор в расчет, было непонятно. Но всё непонятное считай опасным - так её учили.
План созрел молниеносно. Сидеть в этой норе бесполезно, всё равно найдут. Нужно выходить, сдаваться первому же патрулю, разжалобить
А потом - по обстановке. Либо её определят к беженцам и эвакуируют, либо присоединят к какой-нибудь группе, где всегда можно найти сердобольную мамашу, сыграть на жалости. Идти нужно к рынку. Город с утра, хочешь не хочешь, оживает, кто-то обязательно пойдёт на улицу и в первую очередь как раз на рынок. А левее входа в ряды - дорога к колодцу. Там всегда люди, и патруль обязательно будет. И детей туда пускают, а уж как подставиться, она сообразит...
Гондукк выбралась из укрытия, подхватила валявшееся, кем-то обронённое простреленное ведро. Но почему так пусто вокруг? Произошла крупная диверсия, все должны стоять на ушах - патрули, облавы, проверка документов. Но никого! Значит, тянут оцепление от железки, потом примутся прочёсывать город частым гребнем. Это хуже, в комендатуре угроза столкнуться с Ловчим возрастает многократно. Поэтому никаких встреч с патрульными. Мимо колодца, огородами, где ползком, где бегом - на юг. Не на север, там её ждут, а в другую сторону, к излучине Волги. А дальше как карта ляжет...
Она прикрыла глаза. Тени преследователей находились за спиной, справа. Они действительно шли к рынку, но того, кто был опаснее всех других, среди них не было. Подробно сканировать местность не оставалось времени, придётся положиться на удачу. Он ведь главный среди гончих, наверняка ведёт всю свору, потому и теряется на общем фоне. И второго, что вызвал опасливое недоумение, вообще не видно. Померещилось, что ли?
Не было никого рядом - не было! Гондукк перешла на бег, торопясь обогнуть колодец, а там - заросли засохших подсолнухов, овражек, сугробы. Она это место знала, ходила здесь вчера, проверяя выходы из города. И совсем рядом спрятаны снегоступы. И тогда...
– Стоять!
– повелительно прогремело сзади.
– Стой, стрелять буду!
От окрика Гондукк споткнулась, упала и больно проехалась коленками по наледи. Загремело ненужное ведро по обледенелому тротуару. Прямо перед ней лежал убитый во время вчерашней бомбёжки милиционер. Заледенел уже, усы на мёртвом лице стали совсем белыми от инея. Ты-то уже отвоевался, дяденька, а вот мне как быть?..
В предрассветных сумерках Орлов пил остывший чай. В штабном кабинете было холодно и промозгло, лейтенант Госбезопасности кутался в накинутую на плечи шинель. Его познабливало, но не от сырости и холода, а даже не от хвори - от внутреннего напряжения. Решалась судьба операции по ликвидации диверсантки. Осень, проведённая под Сталинградом, дала нулевой результат в поисках. Порой ему казалось, что он близок к цели, но так только казалось - вражина уходила из-под носа, заметала следы, растворялась в веренице мелькающих лиц - беженцы, эвакуированные, опять беженцы...
Тогда он понял - нужен решительный шаг. Провокация, ловушка, хитрый капкан на зверя. Так появился состав из Уральска, везущий сражающемуся Сталинграду технику и боеприпасы. Убеждать в необходимости отвлекающей акции пришлось самого начальника контрразведки фронта, но Орлов был убедителен и настойчив. «Если что - головой ответишь», - сказали ему. «Есть!» - привычно козырнул лейтенант.
Эшелон, составленный из списанных вагонов и хитро заминированный сапёрами, чтоб достоверно рвануло в нужный момент, приближался к назначенному мосту. Всё было готово, все силы подняты, все варианты просчитаны. Бежать от железки в степь, в леса - самоубийственно. Организованы конные патрули, созданы подвижные группы лыжников, оцеплен целый район - ну куда она может деться? Но на душе было неспокойно. Неужели опять уйдёт, просочится через заслоны, улизнёт? Ищи её тогда...