Дивизион: Умножающий печаль. Райский сад дьявола (сборник)
Шрифт:
– Особенно! Если ее правильно понять, а потом надлежаще применить – цены ей нет…
Десант, вошедший первым, неодобрительно сообщил:
– Петр Михалыч, у сыскных пушки в карманах…
Ордынцев усмехнулся:
– Во-первых, не в карманах, а в кобуре…
Джангир перебил:
– Нет нужды в объяснениях! Живем, слава Богу, в такие времена, приличному человеку выйти на улицу без нагана – как без штанов… Все нормально… Итак, с чем пожаловали, уважаемые бывшие мои коллеги?
Швец видел, что Джангир изготовился повторить недавнюю мизансцену –
Но не задалось. Ордынцев не спеша, как-то лениво, прошел к удобному глубокому креслу, а спутника своего подтолкнул к соседнему, покойно опустил задницу в уютный кожаный футляр, положил одну длинную ногу на другую, угнездился. Швец подумал, что сыскарь, наверное, подворовывает: ему такие ботинки «бостониан» со своей зарплаты не укупить.
Наши источники утверждают, что один миллион американцев всегда носят с собой огнестрельное оружие. Вдвое большее число граждан держат его в автомобилях. Каждый четвертый белый американец, живущий в сельской местности, владеет ружьем или пистолетом.
37. МОСКВА. КЛУБ «ЕВРАЗИЯ». ОРДЫНЦЕВ
Я закурил сигарету, доброжелательно оглядел всех в бильярдной и мягко попросил охранника:
– Ну-ка, не в службу, а в дружбу – принеси-ка, любезный, пепельницу… – Мне кажется, они этого урода Десантом кличут, фамилия его вроде Акулов – есть у нас в оперативном досье его фотография.
Тот выпер вперед огромный подбородок – точь-в-точь Муссолини, хотел послать меня в то место, где у бабы ножки сходятся. Но не успел – заметил молчаливый кивок Джангира, вышел из своего дзота-бара, тычком сунул мне хрустальную пепельницу. И вернулся к своей амбразуре, как защитник Брестской крепости.
Я щелчком стряхнул пепел и, улыбаясь неопределенно, сказал светски:
– Привело меня к вам, Петр Михалыч, неодолимое желание пообщаться. Вы ведь на мои повестки не являетесь, на телефонные звонки не отвечаете…
Джангир улыбнулся еще любезнее:
– Мечтал бы! Но законы очень уважаю. Хотел бы преступить, а не могу! Вы ведь знаете, что по закону вам нельзя – ни в коем случае! – мне эти мусорные повесточки слать, а домогаться наших встреч силой вам тоже запрещено. Мы ведь в цивилизованной демократической стране живем! У нас основу парламентаризма – неприкосновенность народного избранника – блюдут свято!
И вперил в меня круглое немигающее око хищного гада. Издевается, сука. Ладно, мы народ привычный. Мы якобы не рабы. Рабы – немы. Помалкиваем. Страна немых рабов. Немо молчим. Или пошучиваем.
– Да знаю! Знаю я, что вы фигура ну абсолютно неприкосновенная! – сказал я серьезно. – На вас, как в музее, можно табличку вешать: «Руками не трогать!» Посмотреть-то можно? Или побеседовать приватно?
– Сколько угодно! – засмеялся Джангир, а глаз, неподвижный, немигающий, холодно предупреждал: смотри тут, не балуй!
Куклуксклан
– Вы, наверное, не будете возражать, если наша беседа будет зафиксирована – на случай возникновения кривотолков, будто мы что-то здесь нарушали…
Джангир снисходительно кивнул:
– Надеюсь, вы не сомневаетесь, что и я не полагаюсь на неверную человеческую память. – Короткой своей ручкой он показал на черные обрезы видеокамер, висящих по углам под потолком. – Аудиовизуальная запись в наше время страшнее пистолетов…
К.К.К. удовлетворенно помотал головой:
– Мы в вас, Петр Михайлович, не сомневаемся. Ни в чем. Один наш коллега, большой любитель и знаток фольклора, его зовут Кит Моржовый, говорит про вас: «Сидит высоко, глядит далеко, спит крепко, пьет сладко, и пьяного его в милиции не лупят…»
Джангир хлопнул в ладоши, обозначая аплодисменты, и суховато спросил:
– Так о чем же вы хотели побеседовать со мной?
– Как ваши дела, Петр Михалыч? – простецки спросил я.
Джангир сжал тонкие губы в крутую гузку, будто собрался играть на трубе, но трубить раздумал и печально ответил:
– Все мои дела – исключительно деловые. А бизнес, сами понимаете, штука сугубо конфиденциальная, и обсуждать его с вами, к сожалению, не имею возможности. Коммерческая тайна – дело святое…
– Совершенно святое, – согласился я охотно. – Но как же вас понимать прикажете? Депутатам Думы строго-настрого запрещено бизнесовать. Законом! Который, конечно, не так свят, как бизнес, но все-таки… Закон как-никак…
– А я разве сказал, что занимаюсь бизнесом? – удивился вполне натурально Джангир. – Бизнесом занимаются мои партнеры, доверенные лица, их штат. Есть такое понятие – траст. А я о бизнесе только думаю. Думать-то ведь не запрещено?
– Ни боже мой! – согласился я. – Значит, если я вас понял, вы все свои силы и время отдаете созданию разумных и справедливых законов для нас в Думе, а думы о конфиденциальном бизнесе – для себя…
– Вы все поняли правильно, – подтвердил Джангир. – Или почти правильно…
Я оглянулся на К.К.К. Он сидел, облокотившись на ручку кресла, положив подбородок в ладонь – точно как на известной картине сидит М.Ю. Лермонтов на скале, наверное, обдумывает сюжет оперы «Демон». К.К.К. смотрел в лицо Джангиру не отрываясь, и мне казалось, что он сканирует его. Заложит потом в компьютер и даст мне ответ.
– А как ваша семейная жизнь, Петр Михалыч? – продолжал я интересоваться. – Как ваша родня?
Джангир углом сухого рта криво усмехнулся:
– Вас интересует весь мой тейп? Или кто-нибудь в отдельности?
– Мне хочется верить, что весь ваш клан в полном благополучии. Но больше всего хочется знать, как поживает ваш племянник Нарик Нугзаров по прозвищу Псих…
– А черт его знает! – душевно-простецки ответил Джангир. – Я его давно прогнал с глаз долой… Паршивая овца, позорит весь наш род…