Дивные пещеры
Шрифт:
— Корма! Скажешь же… Да наплевать ей на корм, если она все время одна. Все время смотрит на лес, а у леса своих забот полон рот. Лесу ветла до лампочки. Тут целая трагедия. Понял?
— Ты художница… по природе… Поэтому у тебя так развито воображение.
— А разве ты никогда не думаешь над такими вещами?
Семен Петрович покачал головой. Сигарета кончилась, и он закурил другую. На мгновение запахло сгоревшей спичкой. Ветер унес синее облачко, пригнул к траве, насильно заставил траву дышать табачным отравленным дымом. Главному
— Нет… никогда, — сказал Рудаков. — Мне хватало другого, о чем надо было думать.
— О вещах?
— Почему ты так решила?
— Почти все думают о вещах.
— Не только о вещах… Но, в общем, ты права. Больше всего, конечно, о вещах. Вообще… о жизни…
— Что значит — думать о жизни?
— Во всяком случае, не об одиночестве ветлы.
— Подай мне платье.
Семен Петрович протянул ей одежду.
— Отвернись.
Он повернулся к ней спиной. Теперь дым обвевал его лицо. Рудаков потушил сигарету. Иначе волосы будут пахнуть табаком и Нине будет неприятно его обнимать.
— Застегни платье.
Главный бухгалтер принялся неумело большими грубыми пальцами застегивать кнопочки на узкой спине.
— Если бы я могла, я бы научила всех думать не о вещах, а о другом, более интересном. Но я не знаю, как это сделать. — Нина поправила волосы. — В жизни столько необычного, чудесного, а она так коротка… Не стоит ее отдавать лишь вещам… Ты доволен своей жизнью? Ты много прожил… По сравнению со мной… Я совсем мало…
— Я не знаю…
Нина встала и подала ему руку.
— Нет, ты не увиливай. У тебя есть опыт, и ты должен им поделиться. У меня ведь только теория.
Они пошли по траве к реке. Ветер к вечеру покрепчал, трава гнулась, словно кланялась им в пояс.
— Моя жизнь, — сказал Семен Петрович задумчиво, — делится на две неравные части. До встречи с тобой и после. Мой опыт до встречи с тобой не представляет для тебя никакой ценности. В общем это борьба за существование. Но борьба какая-то неинтересная, тусклая, без особых происшествий. Прожил год с прибылью, и хорошо.
— Что значит «с прибылью»?
— Ну продвинулся по службе… построил сарай… родил сына… купил телевизор… вырастил на огороде хорошую картошку… Да мало ли что…
— Но это же страшно скучно.
— Так живет большинство моих знакомых, и я не знал, как надо по-другому. Я был доволен… У меня имелось все, что я хотел… Оставалось только достойно встретить и проводить старость. Мне уже пятьдесят два… А тут появилась ты… Все изменилось… Вроде бы как засверкало… Даже не засверкало… Как это сказать… Ага… переоценка ценностей… То, что раньше было ценным, — оказалось пустяком. Дом, например, сад… моя должность… деньги. А твоя улыбка, шепот ветра, заря вдруг стали очень важными — это удивительно… Вот старый дурак… Не знаю, как это и называется…
— Название известно очень давно.
— Я думал, ее нет. Выдумали такие, как ты, художники, писатели. А остальные
— Нет.
— Вторая часть жизни очень короткая… С зимы… С того вечера в санатории… Безумства старого дурака… Нужно?
— Тоже нет. У меня свой опыт. Его хватит на двоих. Потому что я старше тебя.
— На тридцать лет?
— На миллионы. Ты забыл, что я женщина. Прародительница жизни.
— Ах, извини. Слушай, женщина, ты забыла свой букет.
— Я не забыла. Он больше мне не нужен. Сослужил свою службу… Знаешь что, давай поговорим о более важных вещах.
— Разве мы говорим не о важных вещах?
— О важных… Но теперь все это не имеет никакого значения.
— Почему? — удивился Рудаков.
— Да так… То все теория, а нам надо поговорить о деле.
— Говори… — Сердце Семена Петровича екнуло от нехорошего предчувствия.
— Сеня, я ждала тебя в тот вечер на танцах… В санатории.
— Как это ждала? — удивился Семен Петрович.
— Так… Я знала, что приедешь.
— Знала? Откуда?
— Меня предупредил Евгений Семенович Громов… Ваш главный инженер. Знаешь такого?
— Знаю, конечно… Почему же он тогда ничего мне не сказал? Странно…
— Ничего странного нет. Он попросил меня, чтобы я занялась тобой…
Рудаков долго шел молча.
— Как это — занялась? — спросил он наконец глухо.
— Ну, чтобы ты… влюбился в меня…
— Зачем это ему было нужно?
— Не знаю… Но мне казалось, что он хочет как-то связать тебя, сделать покладистей, ближе к себе… Ты его опасайся, Сеня… Это нехороший человек… Он устроил мою маму к себе на завод — обещал повышение, квартиру… а взамен видишь; чтобы я занялась тобой… Мама скоро умерла…
— А договор остался?
— Как хорошо, что он привез тебя… Ты меня прощаешь?
— Прощаю. Это и все твои тайны?
— Да… Остальное ты все знаешь… Я так боялась, что ты меня не простишь…
— Я прощаю. Это ерунда…
Они подошли к реке. От скалы, как на Нининой картине, через реку, через пляж, по траве тянулась к лесу длинная черная тень.
— Сеня, — сказала Нина, — спасибо за этот день. Это мой самый счастливый день.
Утром Нина сказала:
— Ты иди один загорай.
— Почему?
— Мне надо побыть одной.
— Я тебе надоел?
— Нет. Но мне надо побыть одной.
Рудаков вернулся в пещеру после полудня. Нины не было. Кровать аккуратно заправлена. Куда же она делась?
И вдруг главный бухгалтер вздрогнул: возле решетки, что загораживала ход в Пещеры, лежали Нинино пальто, платок…
Рудаков рванулся к ходу, схватил пальто, платок… Что здесь произошло? Нет, крови не видно… пальто и платок лежат спокойно, они не носят следов насилия или спешки. Их сняла сама Нина. Сняла и аккуратно положила возле решетки… Зачем? Чтобы переодеться в другое? Чепуха. И почему одежда осталась лежать на этом месте?