Диво
Шрифт:
Вперед выступил обладатель золотого слитка, взял ковш, неумело хлебнул, поперхнулся, потом все-таки допил, посмотрел на своих:
– А вкусное! У нас не такое.
– Ге-ге!
– С довольным видом похлопал его по плечу так, что тот даже присел, Какора.
– Еще и не такое имею. Так начнем обмен! Ты мне золото, а я тебе бочонок меду!
– Да возьми ты его себе, ежели оно тебе так по душе, - просто сказал мужчина и выкатил из тряпки слиток прямо в горсть Какоры, а тряпочку не дал, спрятал снова под сорочку.
– Бери бочонок, - крикнул Какора.
– Все бери, что
– Да зачем мне?
– почесал за ухом мужчина.
– Пускай вот она отведает твоего питья...
Он кивнул на молодицу, у которой из-под полотняной сорочки выбивались женские прелести. Какора мигом наполнил ковш, со смешным поклоном подскочил к женщине, хотел сам напоить ее, но она оттолкнула мохнатую руку купца, наклонилась к ковшу, пригубила, искривилась.
– Горькое!
– засмеялась она и начала смотреть на Сивоока так, будто только что его увидела.
Хлопец зарделся, попытался спрятаться за телегой, но и там преследовал его взгляд молодицы, ее орехового оттенка глаза вселяли в него возбуждение, которого он не знал еще ранее, а может, это просто у него кружилась голова от длительного голода, потому что после смерти Лучука у него еще и крошки не было во рту.
Он обошел коней, очутился среди горожан, на него посматривали доброжелательно и открыто, и он тоже чувствовал себя своим среди этих красивых и таких непривычно простых людей. Какая-то девочка держала в деревянной мисочке вареное мясо. Он взглядом спросил ее согласия и, получив разрешение, взял кусочек мяса, отправил его в рот. С другой стороны кто-то подал ему горшочек с кашей, еще кто-то сунул кружку с питьем, настоянным на травах, видно, хмельным, потому что в голове у Сивоока закружилось еще сильнее, чем от ореховых глаз молодицы, и именно тут оказалось, что сосуд подала она же - молодица с глазами, как сплошной грех.
Она игриво задела его локтем, засмеялась звонким смехом:
– А не осилишь жбан? Что ж ты за муж еси?
– Мал я, - стеснительно ответил Сивоок.
– Ой, гляньте на него!
– Молодица громко расхохоталась. Забежала с другой стороны, толкнула Сивоока уже сильнее, но парень не сдвинулся с места.
– Видели такого малого!
– выкрикивала неугомонная молодичка.
– А откуда же ты взялся у нас тут?
– Оттуда, - махнул Сивоок рукой в сторону леса.
– Да там люди лишь исчезают, - вмешался в разговор один из мужчин, - а приходить оттуда - невиданное дело.
– Пришли же мы с купцом, - пробормотал Сивоок.
– А вы кто такие? Что за город ваш?
– Радогость.
– Молодичка, видимо, не хотела никому уступать своего гостя.
– Город наш Радогость называется, а меня кличут Ягодой. А ты как зовешься?
– Сивоок.
– Почему же так?
– Не ведаю. Видать, из-за глаз.
– А какие же глаза имеешь? Взгляни на меня.
Сивоок вспыхнул до корней волос.
– Посмотри мне в глаза, посмотри.
Но как же он мог смотреть в ее бездонные глаза! Сивоок попытался было выбраться из толпы и спастись хотя бы возле Какоры. Но Ягода была быстрее не только телом, но и мыслью.
– Подожди-ка, поведу тебя к моей тетке, - сказала она, - тетка моя Звенислава хочет
Молодица схватила Сивоока за руку, потащила, расталкивая людей, тарахтела неумолчно:
– Тетка Звенислава у нас в величайшем почете. Потому как в Радогости женщины... Ты не ведаешь еще? Мужчин у нас мало... Исчезают в пущах... Идут и не возвращаются... И никто не может понять, что же это такое... Когда-то у нас были такие мужчины... Ой, такие же!.. А теперь видишь!.. И мой муж не возвратился из пущи... И все нам самим приходится... Вот так и тетке Звениславе... Тетя Звенислава, вот отрок, а зовется смешно: Сивоок.
Они остановились возле той темнолицей женщины, у которой на руке была золотая гривна с яблоками. Сивоок не столько смотрел на старую Звениславу, сколько на ее гривну, ибо ничего похожего еще нигде не видел. Золотой тур с изогнутой спиной, будто Рудь в давнишней своей стычке со старым Бутенем, упираясь задними ногами в огромное золотое яблоко, пробовал поддеть точно такое же яблоко рогами. Каждый мускул, каждая шерстинка на туре были отчеканены с подробностями почти невероятными. Кто бы это мог такое сотворить? И откуда привезена гривна? Неужели сюда могли добираться еще какие-нибудь гости, кроме них с Какорой? Ведь и назван город Радогость, видимо, в насмешку над тем далеким в широким миром, который никогда не одолеет тайных и опасных тропинок, ведущих сюда.
– У тебя глаз жадный, как и у твоего купца, - сурово сказала Звенислава, заметив, с каким вниманием всматривается Сивоок в ее гривну.
Хлопец зарделся еще больше, чем раньше от приставаний молодички с соблазнительными глазами.
– Люблю красивое...
– пробормотал он.
– Был у меня дед Родим... Он... творил богов - Световида, Дажбога, Стрибога, Сварога... В дивных красках... На глине и на дереве... С малых лет привык...
– Рехнувшийся малость отрок, - прыснула Ягода, - здоровый, как тур, а бормочет про какую-то глину... Ведь это же дело женское... Тетка Звенислава вон...
– А кыш, - прикрикнула на нее старуха, - замолчи, пускай отрок посмотрит и у нас... Жилище наших богов...
– Видел снаружи, - сказал Сивоок, - уже все осмотрел... Чудно и прехорошо... Нигде такого нет, в самом Киеве даже...
– А что Киев?
– молвила Звенислава.
– Киев сам по себе, а Радогость сам... Покажу тебе еще и середину, ежели хочешь...
– А хотел бы, - несмело промолвил Сивоок.
– Мал еще еси?
– догадалась Звенислава.
– Не знаю, может, шестнадцать лет, а может, и меньше... Дед Родим погиб, а я не ведаю о себе теперь ничего...
– Вот что, Ягода, не приставай к хлопцу, - сурово велела Звенислава. Приведешь Сивоока потом ко мне, покажу ему жилье наших богов.
Но тут протолкался к ним Какора, пьяный в дымину, раздраженный тем, что не удалась торговля. Услышал последние слова Звениславы и тотчас же ухватился за них.
– А мне?
– взревел он.
– Почему мне не показываешь здесь ничего? Кто здесь гость? Я или молокосос? Я - Какора! Хочу посмотреть ваш город! Почему бы и нет!
– Хочет, так покажи ему, Ягода, - сказала, отворачиваясь, Звенислава.