Длань Одиночества
Шрифт:
— Я уже говорил, что посылать нас без помощи позитива, это три четверти самоубийства?
— Только три четверти? — удивился физик. — По-моему у нас есть надежда только на то, что мы покажемся негативу оскорбительной добычей, и он пройдет мимо, мучить кого-нибудь другого.
— Как раз на это я поставил все фишки, — поделился Сальвадор, вытирая руку платочком. — Хотелось бы, конечно, более приличных шансов, когда закладываешь шею, но…
— Слушай, я понимаю, тебе страшно.
— Нет!
— Но если мы и дальше будем тянуть
— А если мы отберем у этого «кого-то» палку? Сам подумай, мы уже будем в выигрыше!
— Брось, — веско сказал Никола, поправляя рюкзак движением плеч. — Мы с Зиги пойдем дальше. Как только соберешься с духом, догони нас.
— Что ты несешь? — воскликнул Сальвадор, последний раз оглядываясь на врата. — Разделяться? Сейчас? Я пойду первым!
— Как хочешь.
Дождь вскоре перестал. Высохшие облака легко разгонял ветер. Они стали податливыми, словно пыль. Поднимались стеною слева, оставляя чистое небо по правую сторону. Там мирно летали белые парапланы и клинья молчаливых птиц.
Удивительная конечность на несколько секунд прорезала спешащие облака. Она напоминала львиную лапу из цветного стекла и сверкающих узоров. Ломающийся рев, звонкий, словно хрустальная катастрофа, наполнил пространство, поднимаясь снизу и уходя в облачный гребень.
— Вы тоже это видели? — восхищенно захлопал Сальвадор. — Каков темперамент, а?
— Что это было? — даже Зигмунд вышел из транса, осторожно наклонившись над краем дороги.
— Похоже на оригинальную сущность, — предположил Никола. — О, вон еще одна!
Нечто из резных гранитных плит, показало горб, тяжело ухнувший в неведомое. «Вуом-ом-ом», — сообщило оно, перед тем как исчезнуть. Через минуту оно появилось снова, и рыцари Мышления смогли разглядеть тысячи рукописных символов, покрывающих камень.
— Оригинальный образ письменности, — закричал Сальвадор, прыгая на месте. — Вот это да!
— А вон там образ мебели! — указал Зигмунд.
Из облаков вынырнула большая табуретка. Она летела, медленно переворачиваясь в воздухе.
— М-да, — сдержанно произнес Сальвадор. — Удивительно, правда? Вся мебель в мире, это просто разные варианты табуретки. Вы только поглядите, в ней есть все, что нужно. Четыре ножки, ровная фанерка и надежная фурнитура.
Трио еще немного помолчало.
— Надеюсь, они желают нам удачи, — произнес Никола. — По-своему.
— Нам не нужна удача, — пренебрежительно хмыкнул художник. — Мы звезды! В нас заключена бездна символизма.
— А знаешь, ты прав, — помедлив, согласился Зигмунд. — Нам нужно отнестись к этому походу проще. Думаю, мы могли вести себя более расслаблено и…
— Ладно, ребята, постояли на дорожку и хватит!
Позитивный агент в белых доспехах сжимал в руках длинную палку. Острую, разумеется.
— Я же говорил, — вздохнул Никола.
— Давайте, давайте,
— Да как ты смеешь… — начал было Сальвадор, но его тут же ткнули палкой в бок.
— Не усложняйте ситуацию, — талдычил агент. — Я получил четкие инструкции от Ложи. Цитирую: «Вытолкать этих трусов за пределы Интеллектуального». У меня своя работа, у вас — своя, джентльмены. Ничего личного, но вам нужно немедленно продолжать движение. В ту сторону, — уточнил он, указывая палкой в необозримую даль.
— Ай! Хамло!
— Ладно-ладно, мы уже уходим.
— Какая прекрасная палка. Скажите, о чем вы думаете, когда берете ее в руки…
Глава 8
Архи-кот величественно шагал по оживленной дороге, игнорируя суетящуюся под ногами языческую шушеру. Его пытались проклинать, насылали казни, объявляли епитимьи и сулили кары прижизненные. Пушистый бог сохранял спокойствие достойное короля. Альфа потешался над культами, которые рождались вокруг мохнатых лап. Которианство стремительно набирало бороты. Из нескольких оборванцев нео-религия разрослась в бойкое движение, проповедующее трехцветный стиль одежды, усы и откашливание шерсти. С ним пытался конкурировать Котолицизм, но быстро распался из-за внутренних противоречий.
Пока Архи-кот останавливался, чтобы потереться скулой об очередную базилику или купол, они собирались вокруг него и пели о том, как первый человек возник из первого комка шерсти, который великодушно отрыгнул усатый прародитель.
— Как это неудобно, — сетовала Котожрица. — Он ведь может их затоптать. Эй! Вы! А ну прочь из-под лап! Уходите, это не имеет никакого смысла! Он не будет говорить с вами!
— И попытался тогда голос всего плохого отвратить нас от света! — тут же взвыли внизу. — Но мы сказали — нет! Что мы сказали? Нет! Еще раз, что мы сказали? Нет!
— А ты говорила, что твоя вера непопулярна, — сказал Альфа, внимательно наблюдая за тем, что происходило внизу.
— Нет никакой веры, — возразила Котожрица. — Есть состояние души. Мне нравятся пушистые боги. Я следую за ними потому что того требует моя натура. У нас нет подробных мануалов вроде золотых дощечек с надписями. Я не пытаюсь доказать всем, что они лучше остальных объектов поклонения. Я просто люблю их и не требую ничего взамен. Они сами приходят ко мне. А эти бродяги внизу пытаются торговать любовью с лотка. Они за четырнадцать минут придумали сто сорок две заповеди и четыре тома подробных инструкций по обращению с комками шерсти. Обещают другим то, чего мой кот выполнить не в состоянии. Он не умеет лечить вросшие ногти, и у него нет знакомых девственниц. Видишь? Они продают линялые волосины с ног моего сладкохвостика! Эй! Я тебе покажу ножницы! Я тебе такие ножницы дам, до края земли добежишь!