Длань Одиночества
Шрифт:
Собрание было обескровлено этим прочувствованным брифингом. Кто-то плакал от отчаянья. Остальные изменяли свои статусы в социальных сетях на готические афоризмы.
— Мы так и не решили, кто пойдет, — раздался голос Сальвадора. — Давайте уже назначим добровольцев.
— Ну и стервец, — вполголоса процедил прим физики.
— Еще какой, — неожиданно поддержал Зигмунд. — Варвар это существо или нет, но я, пожалуй, лучше пойду разбираться с нервозами. Как всегда это делал.
— Друг, тебя по-прежнему невозможно понять, — отмахнулся Никола.
—
— Озабоченные кретины, — набычился прима-образ психологии.
— Эй, — обернулся к ним другой образ, — хватит пинать мое кресло. Если перестанете, получите конфету.
— Пошел ты, Беррес.
— Да. Тебя здесь вообще быть не должно. Ты ведь не веришь в интеллект.
— Вы идите, три дегенерата, — вспыхнул создатель бихевиоризма. — Я научил голубей играть в пинг-понг!
— Ух ты, — притворно изумился Зигмунд. — Этот проект наверняка изменил мышление всего человечества, пробудив в каждом индивиде веру в свои силы и разрешив его внутренние противоречия. Навсегда установив мир в хрупкой системе я, сверх-я и бессознательного. Играющие в пинг-понг голуби стали символом эпохи, с которой началось восхождение человечества к золотым пантеонам абсолютной вменяемости. Мы поражены, господин Скиннер.
Тот глядел на него, раскрыв рот. Потом побагровел как закат, и, с воплем «что ты сказал про мою мать?», бросился через спинку кресла. Его тигриный прыжок заметила большая часть собрания. А то, что происходило дальше, сопровождалось азартным гулом.
Здравомыслие недоброжелательно повело конусами.
Никола, мало сказать, был разгорячен. Но даже локоть на лице не смог полностью отвлечь его от изменившейся реакции публики. Собрание затихало.
— Кто за то, чтобы на помощь Многомирью отправилось наше блестящее трио? — снова спросило Здравомыслие.
И на этот раз «блестящее трио» тоже его услышало.
— Но это Беррес начал! — вскричал художник бледнея. — Клянусь, это все он!
— Это неправда, — простонал обвиняемый.
— Он истерик, — сказал Никола. — Что ж нам теперь, из-за его припадков страдать? То есть, я хотел сказать, что негоже нас определять на эту почетную миссию только потому, что мы прекрасно зарекомендовали себя перед собранием, отмутузив кого-то. Надо дать шанс другим показать себя. Например, тому же Берресу. Вы только скажите и он согласиться на все, что угодно. Правда же, приятель?
— А-а-а…
— Кроме того, его никто не любит, — поддакнул Сальвадор. — Он издевался над крысами или что-то типа того.
— Тишина! — гаркнуло Здравомыслие. — Агенты!
— Ай! — взвизгнул художник. — Больно же.
— Это удержит вас от организации новой драки, — сказало Здравомыслие. — С этого момента я объявляю в Интеллектуальном чрезвычайное положение. С сожалением вынужден признать, что пары Глупости начали проникать даже сюда. Мало того, что мы максимально
— А че такое ювенальный? — спросил парень без интересов.
— Ювенальный, значит незрелый, парень без интересов. В данном случае, имеется в виду примитивность юмора.
— А. Понятно.
Собрание молчало. Величайший в Многомирье источник энергии был, одновременно, его проклятием. Циклопический реактор Глупости постоянно подтекал, из-за чего гибельная радиация отравляла и калечила множество идей и нарушала работу Интеллекта. Кроме того, негатив постоянно устраивал диверсии, из-за чего происходили спонтанные выбросы Глупости в атмосферу. Это порождало ужасных мутантов и давало ассоциативным образам Невежества небывалые силы.
— Обычные контрмеры уже не помогут, — мрачно предупредило Здравомыслие. Трапеция его поникла. — Концентрация паров такова, что ближайшие к реактору миры превратились в выжженные пустыни, обитель ужасных существ, вроде этого. И это не считая болот Безнадежности!
Парень без интересов сидел, безнадежно уставившись в экран мобильного телефона.
Собрание отчаянно вздохнуло.
— Да, — констатировало Здравомыслие. — Я не хотело вот так сообщать это. Информация была засекречена. Но теперь, когда агенты невежества уже проникли сюда, скрывать наше бедственное положение не имеет смысла. Вы можете прислушаться к себе и понять, насколько вы пропитались Глупостью.
Истощенная Эрудиция что-то еле слышно прошепелявила. Она была измучена «интересными фактами». Эти бесполезные «а знаете ли вы, что?», которые она поедала, забивали сущность, давая обманчивое чувство сытости, но не переваривались и выходили наружу. Почти нетронутыми. Ее пытались подкармливать нормальной литературой, но Эрудиция настолько ослабела, что не понимала, как питаться книгами. Только глотала очередные: «Индейцы Камоа в четырнадцатом веке умели вырезать аппендикс».
— Теперь вы видите, что мы отправляем вас не только потому, что вы всех достали, — сказало Здравомыслие безмолвствующим добровольцам.
— Так-то оно так, — вполголоса пробормотал Сальвадор, — но умирать-то все равно не хочется.
Тут Зигмунд, наконец, столкнул с себя стонущего прима, встал, с достоинством поправил пиджак, и приосанился.
— Авторитетная ложа, — проговорил он, стараясь артикулировать максимально внятно, — я должен проявить себя как ответственный товарищ, и признаться в следующем. Это я виноват в позорном инциденте с господином Берресом. Меня опять неправильно поняли и расценили мое саркастическое замечание как прямое и весьма примитивное оскорбление. Я не оправдываюсь, но хочу оправдать моих друзей. Они всего лишь старались разнять нас. Я согласен отправиться хоть к существу из инородного Многомирья, хоть к самому Одиночеству. Но прошу вас, авторитетная Ложа, не посылайте Николу и Сальвадора без справедливого голосования. У меня все.