Длинная Серебряная Ложка
Шрифт:
— Закрой, пожалуйста.
Юноша, который что-то разглядывал в микроскоп, ловя зеркальцем последние лучи, поспешил выполнить ее просьбу. Больная благодарно улыбнулась, но поскольку даже улыбка отнимала слишком много сил, откинулась назад.
Сейчас она напоминала ожившую фотографию — кожа была желтоватой, со светло-лиловыми тенями под глазами. Влажные от пота волосы прилипли к вискам, и губы запеклись. В груди же постоянно клокотало, будто там кипел котел. Ага, если бы! Все таки котел выглядит куда пристойнее чем то, что гнездилось там
— Леонард, можно тебе попросить кое о чем? — обратилась она к брату, ломая голову над тем, как бы сформулировать свою просьбу. Он переживал из-за ее болезни еще сильнее, чем она сама.
— Что-то принести?
— Нет. Знаешь, если я умру, ты не мог бы отдать мой дневник…
— Ты не умрешь! — горячо заверил ее Леонард. — Я найду лекарство! Я близок как никогда!
— Конечно найдешь. Но вдруг… если не успеешь…
— Я успею! Просто подожди еще немного. Совсем чуть-чуть. Просто дождись меня, Берта.
— Хорошо. Я постараюсь, — пообещала она и прекратила бесполезный разговор.
Между тем в комнату вошел герр Штайнберг и кивком указал сыну на дверь.
— Иди погуляй.
— Но я должен работать!
— Без возражений, Леонард.
Когда юноша, бормоча себе под нос, вышел вон, герр Штайнберг взял стул и подсел поближе к дочери.
— Я нашел того, кто тебе поможет!
— Еще один лекарь? — скривилась девушка.
— Нет, полная противоположность лекаря. Я еще вчера телеграфировал ему. Думаю, через несколько дней он будет здесь.
Тут в дверь позвонили, громко и требовательно. К досаде Штайнберга, нанятая служанка в тот день отпросилась пораньше, чтобы погулять у кумы на именинах. В доме оставались только господа.
— Кого нелегкая принесла?
— Не знаю, — сказала Берта. — Откроешь?
— Еще чего. Небось, опять шарманщик притащился.
Тем временем кто-то продолжал вызванивать веселый марш. Еще немного — и он оторвет звонок, а то и всю дверь своротит.
— Придется открыть, — сдался фабрикант. — Вот я сейчас кому-то устрою, как говорят местные, сладкую жизнь!
Воспылав желанием отвесить неизвестному наглецу пару затрещин, он решительно спустился в переднюю и распахнул дверь. И сразу же почувствовал, что в глаза ему плеснули едкой розовой краской. Проморгавшись, он понял, что краска тут не при чем. Всему виной была стоявшая перед ним женщина, а точнее — ее ярко-розовое, невероятно блудливое платье с глубоким декольте, обшитым черными кружевами. Волосы незнакомка взбила в высокую прическу с таким обилием шпилек, что ей позавидовал бы дикобраз. Лицо она густо набелила и нарумянила, а губы, и без того крупные, размалевала кармином. Черные глаза под дугообразными бровями смотрели насмешливо. Штайнберг не мог с ходу определить возраст
Как оказалось впоследствии, он польстил ей лет эдак на двести.
В руках женщина держала ридикюль и маленького белого пуделя, чуть подкрашенного розовым под цвет ее платья. Глаза пуделя смотрели в разные стороны, из пасти торчал кончик языка, шерсть тоже росла как-то неровно. Казалось, его прокрутили через мясорубку, а потом собрали воедино. Не долго думая, незнакомка сунула собачку в руки оторопевшему фабриканту, после чего обернулась к извозчику и разразилась потоком брани, длинным и витиеватым, как горная река. Извозчик тоже в выражениях не стеснялся. Судя по всему, они препиралась из-за платы. Вдосталь пособачившись, женщина швырнула ему деньги и с довольным видом развернулась к Штайнбергу. Ничто так не бодрит, как хорошая склока. Ночь началась правильно.
— Я вход? — спросила она, вырывая у Штайнберга собачку.
— Ч-что, простите?
— Я входить?
— Входите, — автоматически отозвался он, но когда эта сумасбродка проследовала в дом, завопил, — Эй, вы, дамочка! Вы кто такая будете?
В ответ она затараторила по-итальянски, жестикулируя так отчаянно, что пудель, сидевший у нее на руках, пару раз чуть не шлепнулся на пол.
— Черт бы вас побрал, говорите по-немецки! — остановил ее фабрикант.
Столько лет итальянцы были в подчинении у Австрии, давно пора выучить цивилизованный язык!
— Я Лючия Граццини, а это — Тамино, мой собака, — ответствовала итальянка и замерла, ожидая от него какой-то реакции. Видимо, нужной реакции так и не последовало, поэтому она посмотрела на Штайнберга укоризненно. — Неужели вы про меня не слышать?
— С какой стати?
— Я известный оперный певица. Я здесь на гастролях. По всему Триесту висеть плакаты!
Бред какой-то. Неужто прознала про его деньги и решила заручиться покровительством нового мецената? Обойдется.
— Ну знаете ли! Если вы заявились, чтобы пригласить меня на концерт, то даже не рассчитывайте…
— Я приходить не к вам, — рот итальянки презрительно скривился. — Где девушка?
— Отец, кто там? — услышав громкие голоса, позвала Берта и сразу закашлялась.
— Она?
— Да, — прошептал Штайнберг чуть слышно.
— Как ее имя?
Он заколебался. Фольклор не советует называть свое имя вампирам, иначе они получат над вами полную власть. Но разве не для этого он все затеял?
— Берта.
— Хороший имя.
Подобрав юбки, вампирша резво взбежала по лестнице, а Тамино потрусил за ней.
— Привет, Берта! — сказала Лючия, входя в гостиную.
— Кто вы?
— Что-то ты неважно выглядишь, — продолжила гостья, отмечая и тусклые волосы девушки, и ее сепийную кожу.
— Как вы смеете! Что вам нужно? — спросила больная по-итальянски.
— У тебя есть шоколадные конфеты?
— Есть, — ответила Берта, обескураженная вопросом. — Но…