Длинные руки нейтралитета

Иванов Михаил

Глаза почтеннейшей чуть сузились:

– Об этом пока не будем. Еще неизвестно, как там сложится.

Ханата была удачливым предпринимателем; без некоторой доли проницательности и умения анализировать ей ни за что бы не видать делового успеха. Вот почему она выдала:

– Тетя Мана, даже если по возвращении наших все связи с тем миром прервутся, книги можно купить заранее. А языки кто-то из них наверняка знает. Риска никакого.

Госпожа академик хмыкнула с самым многозначительным видом.

–

Тетя Мана, вы уж не сомневайтесь: как только перевод новых сказок будет готов, так немедленно вам четыре экземпляра. Вот увидите, пройдут с большим успехом. Я когда-нибудь ошибалась?

Ответом любящей тетушки был поцелуй.

Но Моана не была бы сама собой, упусти она возможность что-то сказать по служебной части:

– Ната, только не упускай из виду перевод учебников. Я откуплю твою работу, но не исключаю и большой заказ.

В этих словах заключались неточность и недоговоренность. Глава аналитической службы, хотя и была весьма богатой женщиной, собиралась заплатить Нате из соответствующих фондов, а не из своих денег. И издание учебников, если бы таковое состоялось, пошло бы за счет городов, где уже давно тихо подготавливалось открытие школ.

По непонятной причине Нахимов затребовал письменный рапорт о ходе боя сразу же по прибытии 'Херсонеса' в порт. Разумеется, командир пароходофрегата немедленно написал и отослал таковой. Сам корабль был поставлен на ремонт. Оба раненых матроса отправились в госпиталь.

Отдать Семакову должное: он прислал записку с просьбой явиться в рубку 'Морского дракона' (кают-компании на этом корабле просто не было) командиру 'Херсонеса' и его начарту лишь после того, как Руднев справился с текущими делами.

В рубке присутствовали все офицеры 'Морского дракона', а также капитан Риммер. Последний напросился на это совещание с большой настойчивостью.

– Владимир Николаевич, я просто обязан быть на разборе полетов!

– Каких полетов?

– Выражение Професа, мы все им заразились. Вообще-то оно применяется при обучении... э-э-э... тех, кто водит летательные аппараты.

– Не стоит объяснений, я понял. Имеется в виду подробный анализ действий ученика, не так ли?

– Совершенно верно, но Профес использовал эти слова также применительно к капитанам.

Для отказа не было оснований.

– В таком случае приступим к делу, господа. Иван Андреевич, что вам кажется неверным в использованной тактике?

– В такую погоду... имею в виду, при такой скверной видимости 'Херсонес' должен был атаковать под острым углом, почти на контркурсах, чтобы сделать потери от возможного ответного огня минимальными.

– Понимаю вашу мысль. А вы что скажете, Михаил Григорьевич?

– С точки зрения артиллериста 'Морской дракон' действовал отменно, а вот 'Херсонесу' я бы порекомендовал атаковать вне прямой видимости, основываясь лишь на указателе направления на неприятельский форштевень. При удаче мы могли бы спалить все пять судов.

Лейтенант Ячменев аж подпрыгивал на месте в стремлении вставить словцо.

–

Степан Леонидович, прошу вас.

– Не согласен с Михал Григоричем. В этом варианте мы рисковали повышенным расходом боеприпасов. С учетом же меньшей опытности нашей прислуги это помешало бы достичь цели. Имею в виду: могли бы и не утопить все пять.

– Понятно. Вы что скажете, Иван Григорьевич?

– Опыт у нас, понятно, поменее вашего. Также примите во внимание тот дождь с туманом. В этих условиях атака на близкой дистанции виделась самой результативной, но не позволяла моему кораблю избежать ответных ядер. И то молвить: еще мне радоваться надлежит, что отбоярились двумя пробоинами, притом же ни единого убитого. Да, вот еще добавить: как полагаете, мои-то попадут к этой знаменитости, которая Марья Захаровна?

– Почти уверен в том, Иван Григорьевич.

У Семакова были основания так говорить: на 'Херсонесе' не было ни единого негатора.

Руднев продолжал:

– А что до атаки на контркурсах: не уверен в своих гранатометчиках. Могли бы промазать, право слово. Так что команда выступила славно, и к крестам всех представлю...

Семаков кивнул, соглашаясь, потом взял слово:

– Должно мне заметить, что сам я тактику выбрал не наилучшую, ибо знал заранее что ваши, Иван Григорьевич, гранатометчики все еще не имеют хорошего опыта, а полагал их не хуже моих. Не согласен с вами, Михаил Григорьевич, что могли бы утопить всех пятерых. Не по нашему рту кусок. В самом лучшем случае, я так мыслю, угрохали бы троих. Поддерживаю вашу, Иван Григорьевич, точку зрения: уж если решились на атаку, то в этакую погоду риска избегнуть невозможно. И еще недорого за него заплатили. Что до раненых, то уж будьте уверены, господа: если только кости не задеты, сии матросы в пять дней будут как новешеньки. И шрамов не останется, это проверено. Если адмирал захочет выслушать меня лично - будьте благонадежны, ваше представление к наградам поддержу, сколько сумею.

Риммер за всю дискуссию не произнес ни слова. Он лишь слушал и временами записывал. Разумеется, эти записки получил командор Малах. Он их внимательно прочитал, добавил кое-что от себя и отослал на Маэру.

У Мариэлы было хорошее настроение: поток раненых сильно поиссяк в последние три дня. В результате появление хорунжего Неболтая было встречено легкой подначкой:

– Доброго тебе дня, Тихон Андропович. Что, опять здоровьишко поправить явился? Уж не сомневайся, от похмелья разом избавлю.

Казак смешливое настроение не поддержал:

– Нет, Марья Захаровна, тут другое.

Глянув на выражение лица посетителя, Мариэла утратила расположение к шуточкам.

– Дело серьезное?

Подразумевалось: 'Дело секретное?'

– Пожалуй, что так.

– Пошли ко мне в кабинет.

То помещение, куда оба направились, скорее предназначалось для отдыха, чем для работы. Хотя там был небольшой стол и удобный стул, но также имелась кушетка.