Для молодых мужчин в теплое время года (рассказы)
Шрифт:
– У тебя красивый свитер, - говорю я, щупая толстую вязку, и она вскакивает к зеркалу.
– Ты знаешь, мне тоже нравится, - посмотревшись, говорит она, и обернувшись ко мне, улыбается.
– Я в нем даже ничего, правда?
Я смотрю на нее в зеркало и соглашаюсь: "Очень даже ничего!" Она, вскинув брови и прищелкнув языком, вертит туда- сюда головой, потом смотрит на меня, я улыбаюсь ей, и она вздыхает:
– По сравнению с тобой - все равно урод. Ну, что я не вижу? Ладно, ладно, да я не расстраиваюсь - подумаешь! Зато Ленка с Мишкой у меня -
– Да....
– говорю я, глядя на бушующий над кастрюлькой пар, потом спохватываюсь и наливаю ей суп в тарелку.
– Кто тебе теперь ходит в магазин?
– спрашивает она.
– Раз в неделю приезжает сестра.
– Раз в неделю...
– вздохнув, повторяет она, помешивая суп ложкой.
Она смотрит на меня с серьезным состраданием, на лбу ее - тонкая морщинка, она о чем-то думает, и вдруг глаза ее загораются, и она с радостным нетерпением восклицает:
– Слушай, а помнишь, как ты приехала с гор?
– Когда это?
– делаю вид, что не понимаю, я.
– Ну, как же?
– обиженно протягивает она.
– Когда ты приехала на первом курсе, весной, после зимних каникул! Ты так похудела и была черная, как негритянка, и у тебя еще был такой белый пушистый свитер, и... ой, какая же ты была тогда!
Я, улыбнувшись и пожав плечами, расставляю на столе чашки, и она тоже улыбается, вспоминая что-то, и с удовольствием на меня смотрит.
– Слушай, - мечтательно говорит она, - ты тогда еще и начала петь, помнишь?
– "Я люблю, он действительно очень хорош..." И за тобой после того вечера прямо выстраивалась очередь к концу лекций! И какие мальчики - а тебе было и не до них! Господи, как я тебе тогда завидовала!
– Да брось ты, - отмахиваюсь я.
– Знаешь, - говорит она, раскачиваясь на стуле, - когда девчонки узнали еще и про Олега - этого они тебе не могли простить, от зависти даже шипели, что ты из-за него только пошла работать на кафедру! Шутка ли - сам доцент Кедров, - как он читал, нет, ты помнишь, как он читал?
– Еще бы, - говорю я.
– Но и в тебя-то нельзя было не влюбиться, - убежденно говорит она. Ты во всем была первая: все, ну, все тебе удавалось, а чем ты только ни занималась! И кафедра, и лыжи, и гитара, - загибает она пальцы, - уж про пятерки твои я не говорю... Она восхищенно качает головой, потом задумывается, недолго молчит.
– А знаешь, - тихо говорит она, - а я ведь тебя прямо ненавидела тогда из-за Вадьки. Знаешь, я, наверное, и влюбилась-то в него сначала из жалости, когда у тебя он оказался за бортом.
– Знаешь, - опять, помолчав, глядя куда-то за окно, почти шепотом продолжает она, - мне кажется, он и женился-то на мне тогда с досады, когда ты вышла за Олега.
– Не выдумывай!
– отойдя к окну, бросаю я.
– Точно-точно, - тихо говорит она и вдруг с возгласом "Ой!" смеется. Я быстро оборачиваюсь, она смеется очень весело и очень искренно, смотрит
– Что ты, что ты!
– перестав смеяться, беззаботно говорит она.
– Так ведь это когда было! Мало ли что было! Разве я тебе что хочу сказать? Что ты! У меня и мыслей никаких нет! Да у него теперь и один свет в окне - Ленка с Мишкой!
– Очень любит их?
– с улыбкой теребя штору, спрашиваю я.
– Что ты!
– и глаза ее вспыхивают.
– Он их так понимает, и они его тоже. Знаешь, я даже иногда не могу взять в толк, что это они такое удумали. Недавно смотрю - сидят втроем, хохочут, подхожу - что это у них за книга господи - телефонная! "Мама, мама - Укушин!" - и так и заливаются. Фамилию нашли - Укушин. Я говорю: "Укушин - ну и что?" - куда там, как грохнут, Вадька громче всех - большой, а хуже маленького, ну скажи...
– Укушин, - улыбаюсь, - надо же, отыскали ведь - Укушин!
– Да брось ты, - отмахивается она, но на лице ее довольная улыбка. Вадька, он их так любит...
– хочет продолжать она, но...
– Что ж ты ничего не ешь?
– перебиваю я.
– У меня есть еще котлеты...
– Нет, нет, - сразу переменив тон, трясет она головой.
– И так у тебя все съела. Когда теперь к тебе придут...
И взгляд ее опять делается серьезно-сострадательным, она смотрит на меня, видно, что хочет сказать что-то такое, что сразу не может выразить, наконец, решается.
– Знаешь, - медленно начинает она.
– Мне кажется, есть люди обыкновенные, а есть особенные. Так вот - особенным, им всегда...
– она запинается, подыскивая слово, - им труднее, что ли, жить, наверное, да? У них другие запросы, наверное, оттого, что они внутренне богаче; им всегда надо что-то необыкновенное, они и страдают от этого - ведь да?
– Не знаю, - пожимаю я плечами.
– Не знаю...
– укоризненно передразнивает она меня.- Кто бы развелся с таким мужем, как Олег?
– Ну, и что?
– усмехаюсь я.
– А то, - говорит она с удовлетворением, - что другие бы счастливы были, а тебе - все не то, все что-то более настоящее надо... А возьми меня вышла за Вадьку, родились дети, и - господи - да мне как в голову ударило до сих пор не верю, что мне такое счастье. Да и что, кажется, особенного: дети - так у всех дети, Вадька - что, думаешь, так уж он меня любит? Привык - жена, - и в уголке ее губ впервые появляется намек на складочку, но тут же исчезает, и она по-прежнему весело улыбается...
– Мне как в голову ударило, - повторяет она.
– Хожу - счастливее меня на свете нет. И знаешь, - она как-то по-детски, будто поверяя тайну, приближается ко мне. Мне кажется, теперь уже со мной ничего не может случиться, - шепчет она. Я удивленно смотрю, и она отводит глаза.
– Даже если с Вадькой у нас - ну, мало ли что, все равно, - упрямо трясет она головой и вскидывает глаза на меня. В ее взгляде - упрямство, решимость, какая-то удалая решимость.
– Все равно у меня Ленка с Мишкой, все равно... Все же ведь у меня было - понимаешь!