Для писем и газет
Шрифт:
Все тлен, пыль и нулевой цикл…
Музыка вновь смолкает, и из своей выси я мысленно вижу, как гроб с дорогим содержимым вносят в катафалк – этот вечный спутник человечества. Как рассаживаются родственники, как устраивается рядом оркестр, чтобы уже там, у входа в вечную обитель, еще раз сыграть свою лебединую песнь бывшему родичу и гражданину.
Прощай, верный друг и чуткий товарищ!..
Я хочу представить еще что-то соответствующее, но тут вновь ударяет музыка… Это слегка путает стройный расклад мысли. Траурные звуки уже в меньшей степени уносят в загробную высь, берет досада за свое слабое знание ритуала провожания.
Музыка и впрямь скоро закончилась.
Я мысленно бросил свою горсть земли в чужую могилу и, слегка просветленный, тронулся дальше. Но со двора вновь послышался траурный марш. Я остановился. Начиналось черт знает что! Значит, немного раздраженно подумал я, они его загрузили, затем оркестр вылез и сыграл маленько уже просто так, вроде на танцах. Понятно. Затем они взяли трубы и барабаны, полезли внутрь, так. Но вот – опять играют. Где логика? Но тут мне приходит естественная мысль, что кто-то опоздал. Схватил такси и примчал в последнюю скорбную минуту. И по его личной просьбе оркестр вздохнул и сделал свое дело еще раз. Конечно, четвертак придется накинуть, но что такое, скажите, четвертак или даже два в такой момент? В таких случаях ничего не жалко, или я уже ничего не понимаю.
Наконец, оркестр снова смолк. Даже послышалось оттуда вроде рычание мотора. Я облегченно вздохнул и подмигнул проходившей мимо девочке с пустым посылочным ящиком, мол, все в порядке, жизнь – это кое-что, и день, мол, сегодня, а?..
В эту минуту вновь раздались стенания и удары оркестра. Все полетело к чертям! Поднявшийся вихрь раскрутил дома и вынес их в какую-то огромную трубу, почва зашаталась и часто задышала. Я взялся за ствол дворовой вишни. Может, они там передумали? Сказали: «Не будем хоронить без председателя исполкома? Что за неуважение к бывшим жильцам!» Или не так. Сказали: «Вносите его обратно или заройте нас вместе! Оркестр, – играй встречу!!!» Нет, ерунда какая-то. Я крепко держусь за дерево, чувствуя, что начинаю раскачиваться. К счастью, оркестр, выдав пачку нот, умолкает.
Насовсем.
А то мне пришла крайне дикая мысль, что вчера здесь была эпидемия, или по неизвестной причине, умер целый дом, или отравилась свадьба – вот их и выносят по росту, а оркестр за жуткие деньги взялся проводить каждого. Но вот прощание закончено. Жизнь вступает в свои сокровенные права. Я отправляюсь домой на слегка дрожащих ногах. Вранье! Я вечен, и эта досадная музыка дует мимо меня и не имеет никакой силы, влияния и…
В это время из двора вновь слышен похоронный марш. В глазах у меня окончательно смерклось, все остальное я вижу наощупь. Я вхожу в этот гробовой двор и вижу там такие же качели и песок, и цветущих детей, и тётку на скамейке, и яркое белье на балконах. А ещё я вижу «Клуб юных моряков» и раскрытые окна полуподвала – помещение этого юного клуба, где человек семь небритых личностей сидят на стульях перед нотами, а стоящий перед ними валторнист что-то им втолковывает. Я подхожу к окну, наклоняюсь туда и кричу: «Здорово, моряки»! Они на минутку отвлекаются от своей душераздирающей музы, затем валторнист кричит: «Три-четыре!» – и снова плывут в летнем воздухе волнующие назойливые звуки.
Счастливого
Приглашаем в полёт
Аэрофлот. Длинные лайнеры, свист турбин, несравненный запах керосина.
Все позади: билет, регистрация, досмотр ручной клади ручным способом. Объявление: «Опоздавшие к полету не допускаются!» И сами опоздавшие, цепляющиеся за колеса стартующего «Ту», отталкиваясь от грешной земли чемоданом. Но мы с вами не опоздали. Мы сидим в светлом салоне, испытываем легкое предстартовое волнение, переходящее в озноб, а из включенного динамика льется успокоительная песенка Аэрофлота: «Давай обнимемся у трапа, мы не увидимся уже»…
Щёлк. «Уважаемые пассажиры. Экипаж корабля от имени Аэрофлота… Борт… маршрут… Просьба пристегнуть…».
Коротко и неясно. Хотелось бы полнее. Например, командир – женат он, или ему уже всё равно. Любит ли своих детей? Если да, то почему прошел в кабину такой мрачноватый? То же экипаж – помнят ли, что в жизни всегда есть место подвигу? Ведь в воздухе нет мелочей!..
В это время кто-то нервный кричит, глядя в иллюминатор:
– Смотрите, смотрите! А люди внизу ма-а-а-ленькие, как муравьи!
Проводница:
– Это и есть муравьи, мы ещё не взлетели!
Но наконец разбег, толчок, прижало, откинуло. Земля уходит вниз – все остальное вверх. Колени давят на желудок. Желудок давит на завтрак. Завтрак давит на глаза. Глаза широко зажмурены.
Взлетели.
Щелк. «Уважаемые пассажиры. Напоминаю правила. На борту самолета не разрешается: курить, ходить, пользоваться, а также высовываться из иллюминатора по пояс до полного набора высоты!».
Немедленно захотелось спуститься на землю и покурить.
В это время вой двигателей на минуту смолк и сменился свистом. Это двигатели перешли на новый режим. Все 180 сердец проделали то же самое. Во рту пересохло, а в ушах зазвучал далёкий голос мамы: «А может быть, поездом? Может, поездом?…»
Ей как бы вторят эти жуткие слова: «Внимание, аварийные выходы расположены по обе стороны и снабжены всем, что там написано. Желаем приятного полета».
Набрали высоту. Самые опытные расстегнулись и расслабились. Остальные недоверчиво задышали. Вопрос новичка:
– Скажите, пожалуйста, самолеты нашего типа часто бьются?
– Нет, только один раз…
Летим, привыкаем.
Вот женщина, которую вдавливали в кресло всем рядом и пристегнули только с четвертой попытки багажными ремнями и чьим-то кашне, освоилась и достала бутерброд величиной с энциклопедию.
Сосед слева:
– Дама, я, конечно, извиняюсь, но нам еще вылезать!
Ему как бы вторят слова: «Внимание, туалетные комнаты находятся спереди и сзади и снабжены всем необходимым. Желаем приятного аппетита». Дама веселеет и достает кролика величиной с собаку.
Летим, привыкли.
По проходу бегает мальчик лет пяти. Чужая пожилая тётя в короткой стрижке уговаривает его прокуренным голосом:
– Мальчик, ты тут не бегай, а то зацепишь что-нибудь, самолетик бу-бух, тебе ручки-ножки поотрывает к чёртовой матери!
Летим. Всё-таки высота облагораживает. Прошлое становится далёким и туманным. Будущее – тем более. Хочется вот так лететь, лететь. И проснуться уже в троллейбусе.
Но уже: дз-з-з! Это нервный вызвал бортпроводницу.
– Скажите, это правда, что мы летим на высоте 20 километров?!