Для тебя я ведьма
Шрифт:
— Преподнесём подарок синьору лекарю, — Тор похлопал Мими по щекам. Она пришла в себя, взглянула в глаза командира, побледнела и снова потеряла сознание.
***
Таким довольным синьора Ландольфи я ещё не видела. Он с умилением смотрел на Мими — чуть не плакал от счастья. Подарок удался. Ром упрашивал меня рассказать историю со склянкой на бис, но бард из меня так себе, да и настроение ни к фавну.
Синьорина Эспозито, наконец, очнулась. Она нахмурилась, причмокнула пустым ртом и, вопреки хорошему воспитанию, схватилась за горло, вывалив язык. Торе улыбнулся и отправился к фляге
— О, Великий Брат, я съела что-то отвратительное?! — женщину передёрнуло.
— Вот, промочи горло, — Тор протянул Мими фляжку.
Лес притих. Едва слышные птичьи трели слились с журчанием реки. Ни дуновения ветерка, ни единого треска и шороха, только жадные глотки фурии. Мы терпеливо ждали, когда Мими закончит. Она прополоскала рот, поправила растрепанные кудри и, выставив грудь вперёд, гордо вздёрнула подбородок.
— Синьор Ландольфи, не нужно было пичкать меня… чем там у вас лекарей принято?
— Упаси, Великий Брат! — Ром выпучил глаза, приложив ладонь к груди.
— Да не важно, — отмахнулась синьорина, сделав глоток из фляги. — Нельзя терять время, пора отправляться.
О, святейшие печати! Что твориться в голове этой фарфоровой куклы? Она чуть не получила пулю в лоб, но, видимо, предпочла стереть из памяти страшный инцидент. Торе зря старался — наше душевное спокойствие того не стоило.
— Непотопляемый фрегат, — командир растерянно замотал кучерявой головой.
— Верно подмечено, — Мими явно осталась довольна собой. — Собирайтесь, отправляемся через час.
— Обязательно отправимся, — Ромео принял командование последним парадом в честь синьорины Эспозито, — точнее отправим тебя. В бездну.
— Объяснитесь, синьор Ландольфи!
— С удовольствием, — Ром только этого и ждал. — Ты выпила зелье инициации, — он поймал растерянный взгляд Мими. — Давай, напряги мозги. Третий курс академии инквизиторов, должна помнить, — он небрежно похлопал наблюдательницу по плечу.
— Я ничего не пила, — чирикнула птичка и испуганно отшвырнула от себя флягу.
Мими не понадобился осмотр лекаря. Метка бездны прекрасно просвечивала сквозь белую ткань рубашки. Чёрное пятно на плече размером с ладонь вызвало сбой в двойственной натуре наблюдательницы: она не стала угрожать нам расправой, не устроила истерику со стенаниями и мольбой. Синьорина Эспозито проиграла — фрегат медленно шёл ко дну, фурия застыла на палубе в ожидании смерти.
— Ромео, дружище, поможешь составить отчёт? — Торе принёс писчий набор в деревянном чемоданчике.
— Спрашиваешь! — Ром отправился к столу, где командир готовил казнь на бумаге для синьорины Эспозито.
— Что вы напишите? — Мими подняла глаза, и я впервые увидела в них не разъярённую фурию, не трусливую мышь, а человека с болью в душе. Маски сброшены, но аплодисменты не к месту.
— Ничего, кроме лжи, — вздохнул Торе. — Скажем — Мими Эспозито перешла на сторону бездны. Засвидетельствуем, опишем место шабаша, добавим красок и героизма Ловчих. В принципе — всё.
— Да-а-а, — Ром поджал губы, изображая сожаление, — казнь назначат на ближайший день. Имущество, как и положено, сожгут, а то, что не горит, очистят от греха и отправят на нужды инквизиции. Конверт с завещанием даже не вскроют. У тебя
— Большая, — наблюдательница закрыла глаза.
— Не стану утверждать, но могут взяться и за родственников, — лекарь подошёл к ней, провёл пальцами по каштановым волосам и коснулся закрытых век. — Мне жаль.
— Вам не жаль, — из уголков глаз синьорины покатились крупные капли.
На этот раз синьорина Мими плакала породисто. По мраморным щекам стекали прозрачные ручейки, а на лице не дрогнул ни один мускул. Изящными пальчиками она собирала скопившуюся влагу, гордо держа голову прямо. Чистота и благородство.
— Сочувствую, — Торе ударил в литавры, завершая театрализованный парад.
— Сальваторе, — строго посмотрела на кучерявого. Слишком уж довольная физиономия для такого финала.
— Считаешь, я чрезмерно жесток, куколка?
Нет, я не считала его жестоким, скорее справедливым, но синьоры явно перегибали палку. Мими искренне поверила в намерение сдать её суду святейшей инквизиции, а командир и лекарь не спешили продолжать представление. Оркестр смолк, актёры замерли в прощальном поклоне, но занавес до сих пор открыт.
— Синьорина Мими, — присела рядом с наблюдательницей, — я живу по фальшивым документам, потому что другого выбора нет. Ромео нарушает закон, из-за любви к отцу, а Сальваторе скрывает прошлое, чтобы не запятнать честь Ловцов. Вы сочувствовали нам, когда писали доносы?
— Я просто не думала об этом, — женщина вытерла слёзы и виновато посмотрела на меня.
— Просто, — я едва заметно улыбнулась, глядя в карие глаза наблюдательницы. — Просто растоптать Великий совет жрецов. Просто выкопать могилы роду Ландольфи. Просто положить монеты на веки синьорине без имени. Просто позволить безумным дочерям бездны убивать…
— Синьорина Эспозито, — командир взялся щепотью за переносицу, — наденьте что-нибудь скрывающее метку. Осмотры будете проходить у синьора Ландольфи. Ваша задача — кодекс Ловцов безумия. Желаю удачи в работе.
Аплодисменты так и не грянули. Почтеннейшая публика покинула зал в мёртвой тишине. Премьера удалась, афиши сорвал ветер, а наши тайны остались за опустившимся занавесом, без единого выстрела на сцене.
***
Если взглянуть на карту — Илиси вот он, руку протянуть, а на деле — вторая неделя дороги не приблизила нас к заветной цели и наполовину. Меня мутило от запахов придорожных таверн и от тряски в дилижансе. Хотелось в ванну с тёплой водой, чистых простыней на просторной кровати: обнять Торе, закинуть на него ногу и проспать до обеда. Синьорина Эспозито, привыкшая жить в сытости, если не сказать — в роскоши, брезгливо смотрела на шедевры кулинарии, которые подавали в трактирах за баснословные деньги, и предпочитала им сыр с хлебом. Ромео, как и я, страдал от постоянного недостатка сна. Он превратился в невыносимого брюзгу. Хотелось залепить рот синьора Ландольфи смолой и насладиться покоем. И только командир оставался командиром. Сальваторе остужал пыл друга, когда эмоции плескали через край, почти не выпускал из рук вожжи и стальной хваткой брал за горло любую неожиданность. Чем дальше уезжали на юг, тем мягче становилась осень, даже походила на прохладное лето — только это и спасало.