Для тебя я ведьма
Шрифт:
— Откуда у тебя…
— Амэ, правильнее спросить — зачем?
Сальваторе словно в один миг протрезвел. Он смотрел на меня ясными глазами и ждал, пока я коснусь его мыслей. Я молчала, крепко сжимая бутылочку в кулаке. Ночь сминала нас в комок, в единое целое, давя темнотой со всех сторон. Костёр почти угас, осенний ветер щекотал холодом кончик носа. Я слышала ровное дыхание Ромео, шуршание речки неподалёку и шелест мыслей Торе — нет, ты расскажешь сам.
— Почти все мои деньги заработаны на этом, — Сальваторе с ненавистью глянул на склянку. — Всё просто, куколка, я приходил
Перед глазами замелькали воспоминания Ферро Макиавелли. Юноша лет семнадцати-восемнадцати с лысой головой и стройным телом беспечно ворковал с девушкой за столиком в многолюдном зале таверны. Синьорина хохотала, запивала смех вином и игриво оголяла плечико, намекая на продолжение вечера. Когда девица отвернулась, в её кружку опустилась капля вязкой жидкости из склянки. Ферро сработал ловко и незаметно. Синьорина почувствовала едкий запах, принюхалась к вину, но хмель делает людей беспечнее. Они поднялись по лестнице в одну из комнат таверны, с поцелуями, под улюлюканье пьяной публики. Макиавелли нравилось её тело, его до дрожи возбуждали идеальные изгибы шеи и плеч. Юноша жадно впивался поцелуями в загорелую кожу, раздевал синьорину и шептал что-то ей на ушко. Он сходил с ума от податливости девичьего тела и желания обладать им. Как только сладкий стон Ферро растворился в душном воздухе комнаты, синие глаза парня блеснули чёрным…
— Я их всех так, — Торе на выдохе вылил слова признания, — сначала опаивал вином вперемешку с зельем, а потом тащил в постель. Пока мы… — он осторожно взглянул на меня, — метка успевала появиться, потом я вёл синьорину нашему главному. Вожак ценил мою работу, щедро платил. Он сдавал девушек инквизиторам, за хорошие деньги, а меня называл — Ищейка Ферро.
— Хватит, — я сомкнула веки, заставляя исчезнуть горящую в огне, неистово орущую синьорину.
— Отец узнал…
— Хватит.
— Амэ… — Тор упал на колени, его руки обожгли холодом. — Не знаю, как теперь смотреть тебе в глаза, — он резко дернулся назад, я успела сжать его ладонь.
— Я — часть твоей души, но я не твоя совесть, Тор.
Мы укрылись одеялами и молчанием — ни слов, ни попыток понять чувства друг друга. Торе крепко обнимал меня сзади и, кажется, боялся расслабить руки, словно могу убежать, исчезнуть, ускользнуть от него — а я не могла...
***
Сквозь сон почувствовала запах жареного мяса — восхитительный аромат наивкуснейшего блюда, приготовленного на костре. Сновидение почти растворилось, но я успела разглядеть исходящую жиром румяную корочку, вдохнуть тепло, отдающее дымком, а через мгновение подскочила на лежанке, рванув на себя шерстяное одеяло. Тугое волнение ворочалось в груди, душа словно кувыркалась в теле пытаясь занять правильное положение. Никак не могла сообразить, где нахожусь, а приятный шлейф жаркого превратился в смердящую вонь безумия.
— Амэ? — Торе сонно щурил опухшие глаза. — О, печати, Ром! — ему хватило нескольких секунд, чтобы понять, что происходит. — Ром, просыпайся! — Сальваторе перемахнул через меня и бросился будить друга.
Не успевшая окрепнуть реальность заплясала фавнами вокруг костра. Клянусь козлоногим, я очутилась на шабаше. Сёстры разделывали свинью на жертвенном
— Что это? — голос Тора холодным эхом коснулся ушей.
— Корень Ши, настойка, — Ромео оставался спокойным. — В прошлый раз помогло.
— Амэ, пей. Ну же…
— Погоди, мне нужно взять у неё кровь.
— Сейчас? В своём уме, нет?!
— Торе, остынь! Именно сейчас.
Мягкие руки Ромео, боль от прикосновения острого кусочка металла к подушечке моего пальца, горлышко склянки упёрлось в зубы, и я жадно глотнула сладковатое лекарство.
— О, Сильван.
— Твоё имя, — лекарь коснулся моего подбородка.
— Амэно Гвидиче, — яркие блики костра в карих глазах Рома, и я вернулась на поляну.
— Голова ясная?
— Вполне.
— Всё в порядке, — Ромео отправился к лекарскому саквояжу, брошенному у дилижанса.
Эта ночь — голодная стая, крадущаяся по сумрачной пустыне чьих-то снов. Она призывала дочерей бездны к трону Сильвана отпраздновать осень, всласть потанцевать, забыться в шальном пламени веселья. Хотелось раздеться и, не чувствуя осенней прохлады, взмыть к луне. О, козлоногий, хорошо, что мы не взяли с собой метлу…
— Амэ, что происходит?
— Шабаш.
— Где?
— В лесу, рядом. И ещё… — Вонь не исчезала, драла ноздри почище чеснока, оставляя во рту привкус гнили. — Безумная ведьма.
— На шабаше?
— Не знаю. Скорее — нет, чем — да.
Душа разрывалась от противоречивых ощущения. Призрак Амэрэнты Даловери настойчиво бренчал цепями, умоляя снять оковы, отпустить на праздник, а Амэно Гвидиче стыдливо прятала глаза от Сальваторе в надежде, что он не заметит ожившей дочери бездны.
— Работаем, — Торе одним словом умудрился стереть все лишние мысли из моей головы.
— Не так быстро, — синьорина фурия распахнула дверь дилижанса, — я с вами.
Ромео едко хохотнул. До сих пор лекарь не обращал внимания на нас с Тором, занимаясь изучением капли моей крови. Он отвлекался от трубочки на подставке только чтобы сделать записи, но появление Мими не оставило Рома равнодушным.
— Вам смешно, синьор Ландольфи? — женщина огрела лекаря вопросом, словно хлыстом.
— Кто в инквизиции служил — над арлекином не смеётся, — Ром отправил ей сдержанную улыбку.
***
Первые лучи солнца коснулись земли. Рассвет разогнал шабаш, а вот смрад... Полоумных сестёр на праздниках не жалуют, если и забредёт какая, пнут, не постесняются. Портить лёгкую атмосферу пиршества безумными рассказами — дурной тон. Искренне не могла понять, зачем сумасшедшей тут околачиваться.
Сальваторе ступал осторожно, стараясь не ломать ветки под ногами, не шуршать сухими листьями. Он напряжённо всматривался в светлеющую даль, иногда оборачиваясь ко мне. «Ловчий вышел на охоту» — я мысленно улыбнулась Тору. Он подмигнул в ответ и вздохнул, встретившись взглядом с нашей карманной фурией. Наблюдательница вздрагивала от каждого шороха, а когда огромный ворон на ветке вежливо с ней поздоровался, попыталась вцепиться мне в руку.