Для убийства есть мотив

Дункан Фрэнсис

Мордекай Еврипид Тремейн (его имя напоминало о застрявшем в голове родителей смутном и вместе с тем страстном восхищении легендами о короле Артуре и древнегреческой литературой) уделил незнакомцу немало размышлений, но так и не был удовлетворен кристаллизаций вышеупомянутых размышлений в убедительную теорию. Он до сих пор, с сожалением признался Мордекай Тремейн себе, не достиг виртуозности Шерлока Холмса, живому уму и зоркому глазу которого понадобилось бы не более нескольких мгновений, чтобы, прибегая к шекспировской фразе, дать незнакомцу и обиталище, и имя.

Следующей была станция, где Тремейну предстояло выйти. Спустившись на перрон, он расправил

плечи и сделал глубокий вдох. Тремейну уже казалось, будто он чувствует запах моря – он решил, что почует его еще до того, как покинул купе, – и хотя ему не доводилось плыть по волнам на чем-нибудь более материальном, нежели собственное воображение, легкого присутствия морской соли в воздухе хватило, чтобы в нем взыграла кровь.

Небольшой седан с явно внушительным пробегом, стоявший перед станцией, Тремейн узнал в то же мгновение, как узнали его самого. Он помахал рукой, приветствуя пару средних лет, несомненно мужа и жену, – которая ждала его. Пол Расселл двинулся ему навстречу и протянул руку.

– Рад видеть вас, старина! – радушно воскликнул он.

Тремейн ответил на рукопожатие, с улыбкой глядя в добрые глаза на обветренном лице давнего друга.

– Неплохо выглядите, Пол, – произнес он. – Как дела? Все ли младенцы Далмеринга теперь появляются на свет в приличное время – вместо того чтобы вытаскивать незадачливого доктора из постели среди ночи и лишать целительного сна?

Джин Расселл обошла вокруг машины, чтобы присоединиться к мужу.

– Разговоры о младенцах в общественных местах не к лицу холостяку, – с притворной строгостью заметила она. – Вижу, вы по-прежнему трудный ребенок, Мордекай, несмотря на седину!

Обширная деревенская практика и бурная волонтерская деятельность почти не оставляли Полу Расселлу и его жене места для отдыха, однако Мордекаю Тремейну посчастливилось свести с ними знакомство во время одного из редких отпусков, и с тех пор он ценил их дружбу. Терпимые и покладистые, трудолюбивые, воспринимающие близко к сердцу беды общества и делающие все ради борьбы с ними, но вместе с тем наделенные жизнерадостностью и добродушием, супруги Расселл неудержимо притягивали его. И хотя уже прошло несколько лет с тех пор, как он виделся с ними в последний раз, переписывались они регулярно.

Садясь в машину, Тремейн заметил, что Расселл приветственно кивнул кому-то из прохожих. Он обернулся и увидел, как тот приподнял шляпу, здороваясь с женой врача. Прохожим был тот самый упитанный джентльмен в синем костюме, который озадачил Тремейна в поезде.

– Местный житель? – поинтересовался он.

– И да, и нет, – ответил Расселл. – Его фамилия Шеннон. Он живет дальше, на расстоянии полумили от нас. А что? Вы с ним знакомы?

Голос врача прозвучал чуть резче, чем предполагал вопрос собеседника, но этот оттенок был настолько слабым, что Тремейн так и не понял, нужно ли придавать ему значение.

– Мы ехали с ним в одном купе от самого вокзала. Ради развлечения я пытался угадать, кто он и чем занимается.

– И как, угадали? – спросила Джин. – Если да, может, и с нами поделитесь сведениями? Говард Шеннон – одна из местных загадок.

– Судя по вашим словам, эта загадка далеко не единственная.

– Так и есть, – подтвердила она. – Население Далмеринга делится подобно Галлии, только не на три, а на две части. Есть те, кого можно было бы назвать аборигенами – люди, чьи предки жили здесь же, – и есть приезжие, которые появляются тут периодически, на выходные. Сегодня здесь, завтра уже уехали, и хотя мы привыкли видеть их, в сущности,

не знаем – по крайней мере, понятия не имеем, кто они и чем зарабатывают на хлеб. Шеннон приезжает нерегулярно, когда ему вздумается. Он не чужак, но куда уезжает из деревни и чем занимается там, в других местах, мы даже не представляем.

– Послушать вас, Далмеринг – прелюбопытное место, – произнес Тремейн.

– Не исключено, – согласился Расселл все с той же странной ноткой, проскользнувшей в голосе.

Они выехали со стоянки перед станцией и покатили по озаренному солнцем шоссе, ведущему к деревне. Лето только начиналось, и пейзажи, прекрасные в этой части Суссекса во все времена года, были невероятно красивы. Зеленые поля, распространяющие благоухание; дорога в тени деревьев, с обеих сторон которой попадались рощицы, расположение которых не допускало и мысли о наличии какого-либо порядка или системы; старинные коттеджи вперемежку с современными домами, по замыслу архитектора вписывающимися в окружающую обстановку так, словно сама природа воздвигла их здесь, а не рука человека, и возле каждого буйным взрывом красок цвели люпины, дельфиниумы и пионы. Вся эта очарованная страна раскинулась между серебристой кромкой моря и гладкими склонами Даунса, возвышенность которого вздымалась за ней и сливалась с небесной лазурью, подернутой знойным маревом и наводящей на мысли о сонном гудении насекомых и длинных безветренных летних днях.

Как завороженный Мордекай Тремейн сидел сзади, живо вбирал всю эту сцену, словно боялся упустить хотя бы толику ее прелести, если заговорит или шевельнется, и всей своей сентиментальной и романтической душой ощущал, как поэты и художники веками стремились передать это волшебство словами или красками, чтобы хоть как-нибудь сохранить его.

Слева от дороги он увидел длинное строение из красного кирпича, с низкой соломенной крышей, возле которого стояла доска для объявлений, а на ней – приколоченная печатная афиша. Хоть доска быстро осталась позади, буквы были крупными, поэтому он успел прочитать:

ДЛЯ УБИЙСТВА ЕСТЬ МОТИВ

Пьеса в 3-х актах

Автор – Алексис Кент

– Вижу, в Далмеринге увлекаются драмой, – с улыбкой заметил он.

– Да, – подтвердил Расселл, – так и есть.

И опять в его голосе послышались те же несвойственные нотки, но развивать тему он не стал.

Через минуту они повернули, и впереди показалась деревня. Она расположилась в долине, у подножия невысокого холма, и, пока машина находилась на его гребне, Тремейн подумал, что никогда не видел более прелестной панорамы.

Легкое летнее марево придавало ей неземное очарование. Всевозможные оттенки зелени деревьев и травы, приятный рельеф выгона с вьющимся по нему ручьем и мостиком из нетесаного леса, а также полускрытыми среди деревьев коттеджами и домами побольше, – все это создавало картину какого-то зыбкого, иллюзорного очарования. Тремейну показалось, будто он видит отражение в водах пруда – еще гладких, но уже не вполне, – и боится даже дышать, чтобы не потревожить зеркальную поверхность.

Машина съехала с холма на ровный участок дороги. Они пересекли безлюдное подобие площади, центр местной торговли, и через пару минут уже двигались через рощу по обе стороны от дороги, где деревья на время скрыли из виду выгон. Тремейн глубоко и прерывисто вздохнул, словно только теперь мог позволить себе это, не потревожив покоя и умиротворенности, которые казались ему почти осязаемыми.