Дмитрий Донской
Шрифт:
Пешее воинство тащило над собой пики. У поясов висели мечи. Поверх домотканых рубах чернели ремни щитов. Новые лапти скрипели, но шаги звучали глухо, будто не по городским улицам шагают, а в лесной траве.
Песня увлекала воинов. Легкий ветер шевелил светлые, как у детей, волосы.
Светловолосо русское воинство. Но и черноголовые между русыми, и рыжие.
Голоса звучали разно, но песня была одна:
Подымается великий князь Московский,Подымается пешими полками,ПодымаетсяСергий смешался с толпой. Ближние опознали его, но не прервали песни, и он шел с ними. Каждый думал о себе, что не его коснется татарский меч, не его пронзит переная стрела басурманина, а Сергий ведал: мало кто вернется с песней назад, многие вернутся, стоная и плача, а многие не вернутся никогда.
Войска пошли. Пошли в неведомую даль, навстречу лихому врагу, за землю Русскую, за свои города и села, каждый за свое маленькое счастье и за большую свою отчизну.
Так прошли они – тысячи, тысячи людей – через град Москву, где теснились вдоль улиц москвитяне, где уж не скоро придется вновь пройтись, погулять. Много тут было хожено, много гуляно. Оборачивались в свои переулки, не прерывая песни; оглядывались на свои улицы; с песней проходили мимо своих домов, откуда им откликались воплями и окликами.
Шли, шли, и не было им конца. Уходили навстречу врагу, впереди их ждали ветры и грозы, и стрелы, и мечи мурзамецкие.
В ровном зеленом поле, на виду у Москвы, перед входом в синие сырые леса, на солнце нежно зеленели составленные в кружок молодые березки, и в их тени на столе стояла чаша, лежало евангелие и золотился крест. С крестом в руках ждали их епископы, архимандриты, весь московский причт.
Войска остановились.
Молебен не был долог. Словно затушевывая кистью небесную лазурь, самоставленный митрополит Михаил-Митяй взмахнул кропилом, и хор запел многие лета воинству, коему осталось сей жизни не много дней.
И когда из рядов воинов вышел Сергий и пошел к князьям церкви, стихло все; все поклонились иноку, покрытому пылью дорог. Сергий широко благословил народ!
– Да поможет вам бог!..
И войско низко поклонилось ему в ответ на низкий его поклон. Простые слова, пыль на рясе, пыль на сединах, строгий, незлой взгляд уверили их паче молитв в счастливом конце похода.
Митяй надменно покосился на Сергия, который уже шел обратно к краю тронувшихся в дальнейший путь войск.
Дмитрий в кругу князей, бояр и воевод стоял, пропуская войска. Он крепко сидел на рослом гнедом коне; позолоченный панцирь сверкал, как пламя; позолоченный шелом высился над всеми. Надо б в великокняжеской шапке быть ему тут, но он провожал их не как князь, а как воин. Опытным глазом он всматривался в своих кметей. Он хотел разгадать, какими они будут там, куда еще не скоро дойдут.
Пропустив тысячу и тысячу человек, он попрощался с теми из воевод и бояр, которые уже сейчас трогались с войском. Сам же оставался отдать последние распоряжения по Москве, поручить надежному человеку семью и город и заутра тронуться вслед войскам.
Дмитрий повернул коня. Он ехал навстречу войскам, и воины, прерывая песню, оборачивались к нему.
Глава 9
ЛЕС
Сторонними лесными тропами Кирилл миновал Москву. Хвойные дебри
Остановившись на тесной поляне, густо поросшей самородой и малинником, Кирилл пустил на корм коня, а сам пошел по малину. Ягода была крупна и душиста, да редка. Он раздвигал колючие ломкие лозы, они слегка похрустывали под ногой.
Вдруг оттуда, куда он пробирался и где особенно густо сплелись кустарники, раздался шелест и хруст.
Какие-то два бурых зверя вырвались из чапыги в лесную мглу и кинулись прочь, перебегая за вековыми стволами.
"Медведи, что ль? – подумал Кирилл. – Больно уж украдчиво уходят".
Кирилл не опасался их, если его опасались. Не дав им отойти, он кинулся бежать за ними и различил: то были люди, и настиг одного.
Догнав, он толкнул убегавшего в спину так, что тот, взмахнув руками, споткнулся и упал на колени. Кирилл оседлал его, стиснул ладонями уши, подмял и покосился: далеко ль ушел другой? А другой стоял невдалеке и ворчал, покачиваясь из стороны в сторону.
Диковинно показалось Кириллу: другой-то истинно был медведь! Сидя на человеке, Кирилл смотрел на видение: медведь стоял, удивленно урча, распустив сопли. И только разглядев, что из ноздрей медведя свисает кольцо, Кирилл перевернул обомлелого супротивника и посмотрел ему в лицо.
То был молодой мужик, чуть рыжеватый. Бледный и напуганный, смотрел он смешно и жалко.
– Что ты тут деешь в лесу? А?
Мужик не откликался, помаргивая глазами.
– Язык, что ль, присох?
Мужик облизнул обмершие губы.
– Ну-ка, откликнись, а не то покончу.
Слезы по-бабьи набежали на глаза.
– Не надть, батя! Не надть, не кончай, – Откуда идешь-то?
– С Москвы.
– А далеко ль?
– К Оке.
– А дела какие?
– Медведя кажу. Он пляшет.
– А чего лесом пошел?
– На дорогах прохожих бьют. Тут тише.
– Ан и тут попался!
– Ой, батя! Не надть, батя! Ой, батюшки!
– А чего на Оку пошел?
– Моя там жизнь. Ой, под Коломною.
– С деньгой, значит, с Москвы домой идешь?
– Ой, не надть, отпусти, батя! Дома-то семья без хлеба, без крова…
– Ан и сам не знаю: пустить аль нет?
– Ой, пусти, кровный!
– Ан право не знаю.
– Ой, кровный!
– А денег-то много?
– Ой, нет.
– А долго на Москве-то был?
– Да третий месяц.
– Ну, понимай, деньги есть. Где кошель-то?
– Ой, пусти только.
– А что ж ты безоружный в лесу-то идешь?
– А с медведем иду, так не боязно.
– Вон он стоит, не помогает.
Мужик повернул из-под Кирилла голову и посмотрел на медведя. Тот стоял на задних лапах, поплясывал, но подходить ближе опасался.
– У, окаянный!
Кирилл привстал над мужиком:
– Ну-ка, подымись!
Мужик посмотрел на Кирилла с удивлением:
– Ты чего?