Дмитрий Донской
Шрифт:
А ведь и впрямь повоюет Дмитрий Иванович с литовским князем Ольгердом, и довольно скоро…
У Алексия худое, точно высохшее лицо, скулы выперли, брови нависли густыми седыми прядями, но глаза блестят — рад, что до дома добрался. Теперь он открыто считал Москву своим домом.
Княгиня Александра подошла под благословение. Алексий перекрестил, руки тоже тонкие, разве что не светятся, длинные пальцы цепко держат посох. Пожалел:
— Знаю о твоей кручине. Все в руках божьих, знать, так суждено было…
Та вздохнула:
— Да я не ропщу, отче. Только вон княжичи
Алексий рассмеялся добрым смехом:
— Да я с давних лет этих перин не ведал, ни к чему и привыкать! И с трапезой не суетись, куска хлеба достаточно. А вот в баньку с великим удовольствием, давненько толком не мылся.
Александра метнулась отдавать распоряжения, хотя все уже и так засуетилось, по двору привычно забегали слуги, за ворота стрелой вылетел Тимоха, посланный к Вельяминовым и Бяконтам с радостной вестью. Сам митрополит обернулся к Дмитрию, все так же завороженно глядевшему на него, но иссохшая от тягот неволи и долгого пути рука легла не на волосы, а на плечо мальчика:
— Ты, я чай, князь теперь? Московский? — Тот кивнул, не в силах вымолвить и слово. — А за ярлыком в Орду не ездили? — Дмитрий снова лишь мотнул головой, не мог же он сам поехать, а бояре этого делать не стали. — Ничего, пока живы, все поправимо. Будешь и великим князем, Дмитрий Иванович.
Дмитрий просто задохнулся от такого обращения, сам митрополит, пред которым Москва и Владимир ниц падали, его по имени-отчеству величает! От избытка чувств прижался к худой, жилистой руке лицом, словно прятал все свои страхи и боль, а получить норовил помощь и защиту.
Так и случилось.
Не к сроку баню топить, но ради такого гостя и в праздник были готовы! Но не успел Алексий отправиться мыться, как во двор примчался сначала Василий Васильевич Вельяминов, а потом и чуть не все Бяконты сразу. Вокруг митрополита засуетились уже родовитые бояре, не только челядь. Но тысяцкий сообразил:
— Ты ступай, отче, в мыленку, мы подождем, небось с дороги устал…
Скупая улыбка тронула узкие старческие губы:
— Не только грязен вельми, но и обовшивел сначала в темнице, а потом и в дороге.
Немного позже они сидели в трапезной за крепкими мужскими разговорами. И даже княгиня Александра на свою половину ушла, а Дмитрия оставили! Митрополит повелел:
— Пусть князь послушает. Ему полезно будет. Я многое повидал, многое узрел. Нет нам подмоги от Литвы, нет поддержки. Ольгерд сам бы Москву под себя взял, если бы Орда позволила. Верно поступал Иван Данилович, когда с ордынскими ханами замирялся, свою голову склонив, иначе не выжить. Ничего!.. Придет и наше время! Придет твое время, князь Дмитрий Иванович, и от Орды освободишься, и Литве в обиду земли отцовские да дедовы не дашь!
Долго судили-рядили, как теперь быть. Алексий согласился:
— Верно сделали, что без меня в Сарай не сунулись, там опасно. Я людей нужных знаю, кому письмо напишу, кому слово верное передам… Помогут. — И усмехнулся: — Если живы, конечно. Но с ханом Бердибеком я тоже дружен был.
Бяконт
— Да уж и Бердибека к праотцам отправили!
— А кто там ноне?
— Новруз, что ли… Да кто их ведает, у них, сказывают, хуже нашего — что ни день, то новый князь.
— Даже у нас нет такой замятни, — усмехнулся в бороду Алексий. Но усмешка вышла невеселой, все понимали, что если с десяток лет большой драки не было, то это не означает мир надолго.
Было решено подсобрать злата с московского боярства и ехать в Орду вместе с маленьким князем. Услышав об этом поутру, княгиня взвилась, точно у нее отнимали самое дорогое, хотя так и было:
— Не пущу! В Орду не пущу!
Тысяцкий распахнул глаза на неразумные речи:
— Ты о чем говоришь?! Димитрий князь, как ты можешь его не пустить?
— Он хоть и князь, а я мать! Сказано, не поедет, и все тут! Сами езжайте и ярлык тот покупайте!
Бояре даже растерялись от бешеного наскока Александры. Княгиня защищала свое дитя, точно наседка перед коршуном. Как ее осудить, если муж помер, а сына в далекую страшную Орду везти собираются? Алексий уже открыл было рот, чтобы приняться увещевать, но тут все решил сам Дмитрий. Он тоже сверкнул глазами не хуже матери и подбоченился:
— Поеду! Я князь, и мне негоже дома сидеть, когда бояре за меня дела делают! Поеду!
В другой раз смотреть на толстенького, коренастого Дмитрия, пыхтевшего от натуги, было бы смешно, но не сейчас. Не все и поняли, что сказал маленький князь, но поняли, что свое гнет. Ого, стало быть, сказывается кровь дедова! Это хорошо, бояре заулыбались, переглядываясь. Слава богу, что Дмитрий старший, маленький Иван вот так поперек матери слова бы не сказал.
Дмитрий тоже едва не смутился, все же не привык против воли материнской идти, но почувствовал за собой боярскую защиту и приосанился. Княгиня Александра растерянно оглядывала горделиво подбоченившегося сына, бояр-родичей и митрополита. Выручил Алексий, рассмеялся каким-то дробным, добрым смехом:
— Вылетел из гнезда сын-то, Александра. Смирись, не мальчик он отныне, но муж, князь, словом. Потому не ты им, а он нами повелевать будет. А за сына не бойся, на все воля божья, бояре сберегут, да и я сам в Сарай отправлюсь.
— Ты, отче?! — всколыхнулась княгиня. — Да ты только с тяжкой дороги!
— Мы ж не нынче едем. Надо сначала подарки собрать, чтоб наверняка. Так еще Иван Данилович завещал — одаривать щедро, но чтоб не зря.
Снова слышал маленький князь упоминание о хитром и сильном деде, снова дал себе слово, что будет таким же.
Дмитрий Суздальский
Новый великий князь Владимирский, которого все упорно продолжали звать Суздальским, Дмитрий Константинович стоял перед Дмитровским собором Владимира и глазел на дивное каменное кружево храма.
Над собором привычно кружили птицы. Дмитрий Константинович любил этот владимирский храм даже больше нарядного Успенского. Сказывали, и Александр Ярославич тоже его любил. Кружевную каменную резьбу можно подолгу разглядывать, находя для себя всякий раз что-то новое.