Дмитрий Лихачев
Шрифт:
Сам Зимин писал: «Эта борьба получила благожелательный отклик в сердцах многих людей доброй воли еще и потому, что им было тошно от казенного лжепатриотизма, расцветшего в 1940–1950-е годы».
Такой поворот казался Лихачеву особенно обидным и незаслуженным. Его, каторжника, обвиняли в заискивании перед государством, в создании мифов, угодных власти! Может быть, это заставило его и задуматься — а вдруг доля истины в этих обвинениях есть? Но держался он твердо, не отступал, боролся — при этом нигде и ни разу не переступил границы приличий, хотя, конечно, был сильно уязвлен.
Особенно горько было
Другому почтенному сотруднику Пушкинского Дома, Владимиру Ивановичу Малышеву, создателю институтского Древлехранилища, Зимин писал: «Дело чрезвычайной сложности. Нужна осторожность и тщательность… Нельзя ли как-нибудь приобрести книги Мазона и Фрчека, Прага, 1948 год, очень серьезный труд».
В следующем письме Малышеву в середине января 1963 года он писал: «…работы еще лет на пять. Решать надо солидно и наповал. Ваш разбойник Сашка Зимин».
Азартный характер Зимина выступает во всей этой истории вполне ясно и не может не вызвать сочувствия. Не сумев вытерпеть даже года из тех «пяти лет», о необходимости которых он писал Малышеву, уже 15 февраля 1963 года он пишет письмо заведующему Сектором древнерусской литературы членкору Лихачеву: «Дорогой Дмитрий Сергеевич! Не смогли бы Вы поставить на заседании Вашего сектора в ближайшее свободное время мой доклад на тему „К изучению ‘Слова о полку’…“ Всегда Ваш А. Зимин».
Он так спешил не только по горячности своего характера. Ситуация поджимала. Он знал, что в США готовится к выпуску книга болгарского эмигранта В. Николаева на эту тему, также готовит новые работы и сам Мазон…
Может быть, в спешке или почему-то еще Зимин в своем письме не открыл Лихачеву сути своего сообщения.
Доклад состоялся 27 февраля 1963 года в Пушкинском Доме. Вроде бы это было обычное заседание Сектора древнерусской литературы. Но поклонники Зимина уже поведали всем, что зреет сенсация — и явилось множество слушателей, в том числе не имеющих отношения к древнерусской литературе. Но, кроме науки, в жизни интересно и еще кое-что. В секторской «Книге протоколов заседаний» расписались 110 человек.
Лихачев на заседании не был в связи с недавно произведенной операцией (язва желудка). Суть доклада Зимина сводилась к уже известной версии: «Слово» ближе к последней, третьей редакции «Задонщины», а значит, произошло от нее и, хотя содержит события гораздо более древние, чем «Задонщина», описывающая Куликовскую битву, написано оно вовсе не в XII веке, а представляет гораздо более позднюю стилизацию под древность — «пастиш» (этот термин употреблял Мазон). Заседание продолжалось три часа с лишним. И к никакому четкому выводу не пришло. Но «круги по воде» расходились долго и далеко.
Я. С. Лурье в письме Зимину отмечал «нормальную научную обстановку» на этом заседании. Один из авторитетнейших сотрудников сектора, О. В. Творогов писал: «Зимин не дал ответа на основной вопрос: „Как и на каком языке было написано ‘Слово’ Иоилем?“» Действительно, появление такого текста в XVIII веке труднообъяснимо.
«Шум» дошел до «инстанций», и Зимину за его несдержанную (руководство
Слегка испуганный Зимин посетил главных «светил» исторической науки того времени, у кого он прежде имел постоянную поддержку — М. Н. Тихомирова, Л. В. Черепнина, Н. К. Гудзия, Б. А. Рыбакова, но никакого одобрения на этот раз не добился.
Зимин оправдывал свое выступление против подлинности «Слова» аргументами, в которых было больше эмоций, чем научных оснований. Писал: «Нужно „Слово“ из мумии превратить в памятник живых человеческих страстей!» Академик Л. В. Черепнин отметил «таинственность его работы».
Но появилось много сочувствующих Зимину молодых историков, филологов, археологов, отыскивающих новые аргументы, наводивших справки в музеях, архивах и библиотеках в поддержку «бунтарской» гипотезы. По «бунту» молодежь стосковалась. «Очень рад, — писал Зимин в письме, — что молодежь занимает такую благожелательную позицию».
Терпения, выдержки, осмотрительности, умения понять доводы оппонентов Зимину явно не хватало — ему казалось, что всё сразу получится так, как хочет он. И такие люди, как правило, терпят поражение.
Обычную сдержанность, корректность внешне невозмутимого ДС он принял за благожелательность: так хотелось ему как можно быстрей отпраздновать победу. Лихачев прокомментировал события так: «Зимин поступил плохо, скрыв тему доклада от меня. Малышев знал и держал в секрете, а в последний день наприглашал кучу народа».
Лихачев никак не мог быть нейтрален: Зимин пытался зачеркнуть (или сильно «омолодить», что было равносильно гибели) «Слою о полку Игореве» — безусловно, самое талантливое в древнерусской литературе (скажем, «Задонщина» написана значительно более тускло). Кроме того, Зимин еще разрушал и вторую «опору» Лихачева — Сектор древнерусской литературы, с такой любовью Лихачевым созданный. Ему казалось, что он подобрал самых талантливых и преданных людей — преданных и работе, и лично ему. И вдруг в замечательном прежде коллективе пошли трещины, появились сложности, инициированные Зиминым.
В мае 1963 года в Секторе древнерусской литературы решили издать сборник статей, посвященный «Задонщине» и ее отношению к «Слову о полку Игореве». В письме Робинсону Лихачев пишет об этом решении, но добавляет, что «во время обсуждения вопроса в секторе были неприятные разговоры. Лурье и Малышев выступили против этой темы. Нельзя, дескать, писать о „Задонщине“, не зная работы Зимина. Пусть ее сперва издадут и пр… Разлад по поводу „Слова“ в секторе очень меня раздражает».
3 декабря 1963 года, без каких-либо объяснений и указания мотивов, на заседании Редакционно-издательского совета (РИСО) АН СССР готовившийся сборник о «Задонщине» был снят из проекта плана редподготовки издательства «Наука» на 1964 год.