Днепр

Рыбак Натан Самойлович

«Неужели Микола приехал? — мелькнуло в голове. — Не вовремя же его принесло».

Кашпур рванул дверь и вошел в большой полутемный коридор. Не вытирая грязных сапог, не скинув бекеши, он пошел дальше, бросив зоркий взгляд сквозь открытые двери в столовую. На столе исходил паром пузатый блестящий самовар, в носу защекотало от приятного запаха кушаний.

У себя в кабинете Данило Петрович снял шубу, сапоги, натянул на ноги войлочные туфли и прошел в смежную комнату мыться.

В ту

же минуту вбежала Домаха.

— Вот, приехали, а мы и не заметили. Как же так? — Она суетливо ходила из одного угла комнаты в другой, подобострастно прижимая руки к груди,

— Многого не замечаете, — сердито отозвался Кашпур, и Домаха замолчала, поняв, что барину не до шуток. Влияние ее на хозяина росло, но у нее все же осталось чувство страха перед внезапными сменами его настроения.

— Слей, — процедил он сквозь зубы.

Экономка, схватив большой кувшин, наполненный до краев водой, стала лить ему на руки. Умывался он молча, брызгал и раздавал вокруг воду, замочил Домахе новое шелковое платье. Она прикусили губу и с откровенным любопытством смотрела на Данила Петровича.

— Будет! Полотенце! — приказал он, а когда, она осторожно подала ему широкое пушистое полотенце, уже спокойнее спросил: — Когда приехал?

— Утром. Не ждали, — заспешила Домаха, и в уголках ее рта задрожала, радостная улыбка: гроза пронеслась. Но это было преждевременно, Кашпур вытер наскоро щеки и бороду, бросил под ноги, полотенце и передразнил Домаху:

— «Не ждали…».

Он прошел в кабинет и сел на кушетку, поглаживая ладонями колени:

— Микола не видел меня?

— Нет, нет!..

В широком камине тлели угли. Волна горячего воздуха обдавала ноги Кашпуру.

— Сядь, — сказал он, а сам встал и повернул ключ в двери.

Домаха села и окончательно успокоилась, поняв, что гроза касается не ее.

Данило Петрович, садясь рядом, сказал:

— Там, в чулане, есть фонари. Один принесешь сюда после ужина.

Домаха кивнула головой.

— Вот, — Кашпур замолчал, не сводя с нее оловянных глаз.

— Хорошо, — прошептала Домаха. — Хорошо.

— Ну, а теперь иди готовь ужинать да пока что мужа пришли.

Домаха вышла. Данило Петрович зажег свечи в канделябрах, Спустил на окнах шторы и лег на кушетку. Вскоре в кабинет вошел Феклущенко.

— Данилу Петровичу нижайшее! — протянул он с порога, угодливо улыбаясь.

Кашпур с любопытством разглядывал приземистую фигуру управителя, словно видел его впервые.

— Почтение, почтение… — все еще не сходя с порога, приговаривал тот.

Кашпур поманил его пальцем. Управитель боком прошел в дверь, как будто кто-то мешал ему пройти свободно, и, шаркая подошвами, приблизился к хозяину.

— Купил я Григорьевский лес, —

сказал Данило Петрович, уже не глядя на Феклущенка и думая о другом.

— Ух ты! — развел руками от удивления управитель и чуть не затанцевал, как будто лес, купленный Кашпуром, отныне становился его собственным приобретением.

Глядя в угол потолка, Данило Петрович тихо мечтал вслух:

— Весной моих плотов двадцать тысяч пойдет по Днепру. Подстригу Приднепровье, поредеет лес…

— Чистенько, как в парикмахерской, — вставил Феклущенко, — истинное удивление для всей округи будет.

— Что округа? — отмахнулся Кашпур. — Что мне округа? — уже со злобой накинулся он на управителя. — Плевать я хотел на твою округу. Таких, как Вечоркевич, на порог, не пущу. Собаками травить буду. Я на всю империю греметь хочу. Слышишь? На всю империю! — Он поднялся….

Управитель отступил на шаг.

— На всю империю… великие проекты… — бормотал он растерянно.

— Ты держись за меня, Феклущенко, держись крепко. — Кашпур прошел к письменному столу и остановился над ним, заслоняя спиной канделябры.

Феклущенко ничего не понимал, никак не мог уразуметь, куда гнет барин. Моргал глазами, не находя нужных слов. Он так и не успел раскрыть рта.

— Проекты, говоришь, великие? — усмехнулся Данило Петрович. — Еще увидишь, что будет, если не выгоню за воровство.

— Барин! Данило Петрович! Да я за каждой копейкой, как за своим сердцем, всей душою…

— Не финти! — крикнул Кашпур. — Знаю. У хмелевских мужиков кто взятку брал? Кто три подводы бревен продал отцу Ксенофонту? Мешок с просом куда делся?

«Выгонит, — ужаснулся Феклущенко, — все знает. Ох, пропал я!»

— Не губите, — взмолился он, — не губите, Данило Петрович! Бес попутал. Сам не ведаю, как рука поднялась…

— Не ведаешь? А я ведаю. Красть любишь. Вот что! — сухо и коротко сказал Кашпур.

Феклущенко не ответил. От волнения во рту не поворачивался язык.

— Ну ладно! Гляди же, — пригрозил как-то вяло Кашпур, — за мною не пропадет, напрасно надеешься.

— Наследник приехали, — вставил управитель, намереваясь переменить разговор.

— Знаю. Тебя для дела вызвал. Надежный кучер есть у нас?

Феклущенко не успел ответить, как Данило Петрович сказал:

— Впрочем, кучера не надо. Ты поедешь. Из конюшни на ночь всех отпусти. Никого не надо. И от ворот Киндрата — пусть поспит. Запряжешь вороного и серого, так, около двенадцати. Ворота пусть будут отворены, слышишь? Раньше отвори, а потом подъезжай к старому флигелю, к заднему крыльцу, и там жди. Понял?.

Все понял. Все.

— Ну, иди, — раздраженно приказал Кашпур, — да держи язык за зубами.