Днепр

Рыбак Натан Самойлович

Партизаны ждали сигнала командира.

Ночь и ветер завладели полустанком, степью, всем вокруг.

Усталость навевала сон, и люди, чтобы не покориться ей, курили цигарку за цигаркой. Закурил и Марко, но затяжка оставила во рту неприятный привкус, и Марко, выплюнув самокрутку, раздавил ее сапогом.

Он прилег на полотно и приложил ухо к холодному рельсу. Чутким ухом уловил далекое громыхание поезда. И Марко вспомнил, как несколько лет назад он слушал перед половодьем шум днепровской воды, скованной

на поверхности льдом.

Это воспоминание принесло с собою и другие мысли, и, чтобы избавиться от них, он быстро вскочил на ноги и спустился с насыпи.

— Охрим! — позвал он.

Из темноты вынырнула высокая фигура.

— Идет! — сказал командир. — Передай по цепи, чтобы приготовились!

Охрим ничего не ответил. Марко только услышал, как зашелестела под его сапогами трава.

В груди захолонуло.

Это было волнение перед боем. Марко знал уже: оно до первого выстрела.

Но думать об этом не пришлось.

В следующую минуту грохот состава послышался уже совсем близко, и в темноте обозначились огни паровоза.

Вагоны замедлили ход: видимо, с поезда заметили, что рельсы разобраны.

Марко взбежал на насыпь и крикнул:

— Вперёд!

Позади него как из-под земли выросли партизаны.

Первое ощущение у разбуженного перестрелкой Кашпура было такое, точно его ножом полоснули по груди.

Все кинулись к дверям.

В вагоне стало пусто. Стонал и ныл Вечоркевич.

Данило Петрович, словно спасаясь от его нытья, рванул на себя дверь вагона и, ни о чем не думая, прыгнул в темноту.

Мысль возникла позднее, когда он, услышав истошный крик Власова, скатился с насыпи в глубокую яму. Вслед за ним в яму полетел Вечоркевич, толкнув его ногами в грудь.

Они лежали так несколько минут, затаив дыхание, вцепившись руками в липкую землю, слушая, как тщетно звал их раненый Власов.

Первым опомнился Кашпур. Он сбросил с себя Вечоркевича и осторожно, на четвереньках, пополз в глубь рва. Его спутник мыча двинулся за ним.

Шальные пули пронизывали ночь над их головами. Данило Петрович полз осторожно, цепляясь носками сапог за невидимые бугорки. Им владела только жажда жить.

Он слышал, как тяжело сопел Вечоркевич, и мысленно посылал тысячи проклятий на его голову, боясь громко вымолвить слово.

Они выползли изо рва и очутились на опушке. Впереди темной громадой стоял лес. Кашпур поднялся на ноги и, вытянув шею, огляделся. Вечоркевич лежал рядом, распластавшись на земле.

Прыгая, он разбил себе колени и теперь, когда прошла первая волна страха, почувствовал сильную боль. Закусив губу, он едва удерживался, чтобы не застонать.

— Вставайте! — сказал Кашпур и, не дожидаясь спутника, пошел в лес.

Вечоркевич, собрав все силы, поднялся, сделал несколько шагов, снова упал и пополз,

волоча ноги и подымая невероятный шум. Руки его натыкались на хвою.

— Подождите, — умолял он Кашпура. — Я не могу встать. Разбил колени. Нет ли у вас спичек?

Голос его дрожал.

— Нету! — отозвался Кашпур. — Торопитесь! Вы что, хотите попасть в когти красных или вам своей шкуры не жалко?

Вечоркевич стиснул зубы. Он снова пополз вслед за Кашпуром, царапая лицо о ветви кустов.

Сначала Кашпур шел не торопясь, осторожно. Но мысль, что их могут догнать, подстегнула его, и он побежал.

Перестрелка утихла. В вершинах сосен шумел стокрылый ветер, а внизу, в чаще, царили покой и тишина.

В тишине раздавались только шаги Кашпура, пересохшие ветви потрескивали под его тяжелыми сапогами. Казалось, в чаще торопливо петляет зверь, спасаясь от беды.

Силы покидали Вечоркевича. Он уткнулся лицом в сухую землю. Шаря руками по опавшей хвое, он кряхтел и молил Кашпура остановиться. Но тот, не слушая, шел вперед.

Отчаянный крик Вечоркевича все же заставил его вернуться. Засветив спичку, он наклонился над ним.

— Не пойду я дальше, не могу, — процедил тот сквозь зубы. — Не бросайте меня, пане Кашпур! Что мне теперь делать? — Он приподнялся на локте и ухватился рукой за полу кашпурова пиджака. — Что делать? — повторил он.

Легкое дуновениё ветра загасило спичку.

— Конец вам, пане Вечоркевич, — сказал Кашпур. — Что я вам посоветую? Ничего. Я пойду. — Он выпрямился и тут впервые заметил, что на голове его нет фуражки, — Картуз ваш возьму, — сказал он, снова наклоняясь над лежащим. — Вам он вряд ли пригодится.

Вечоркевич тихо всхлипнул, ворочаясь на земле.

— И пиджачок, пожалуй… — проронил уже тише Кашпур, вспоминая, недавний разговор в вагоне.

В ужасе говоря не то, что думал, Вечоркевич взмолился:

— Что же я буду делать?.. Один, ночью!..

— Не мешай! — грубо оборвал Кашпур. — Тут тебе не игрушки! — и, легким усилием преодолевая слабое сопротивление Вечоркевича, снял с него пиджак. — Тут тебе не игрушки, Тут жизнь. В жизни всегда ночь. — И Кашпур скрылся в темноте, спрятав под мышкой пиджак Вечоркевича.

Не доезжая полустанка, капитан Гроули решил отдохнуть.

Оставив на паровозе двух солдат, он пробрался в свой вагон и сразу же, как только голова коснулась подушки, забылся. Но спал он беспокойно: мучили кошмары, а более всего — докучный и нелепый сон — гигантская каска, на острие которой танцевал семиногий белый кот.

Капитан хотел было поймать кота, но тот превратился в змею, а когда пальцы капитана дотронулись до ее гладкой холодной кожи, раздался оглушительный треск, капитан проснулся и увидел наведенное на него в упор дуло маузера.