Дневник (1887-1910)

Ренар Жюль

* Зоологический сад. Кенгуру ходит на икрах.

А у этого нет дощечки с надписью: он еще не сказал, как его зовут.

Лама улыбается, как Сара Бернар.

Броненосец - усовершенствованная черепаха.

Слоны приближаются один к другому, переплетаются хоботами и дуют друг другу в рот, как бы спрашивая, не слишком ли у них мощное дыхание. Их вздохами можно надуть парус. Потом слон танцует - больше головой, чем ногами, в честь посетителей. И эта мягкая масса и этот маленький глаз, как дырочка в большом мешке.

1

мая. Общедоступные субботы Сары Бернар. Поэты - организаторы этих полдников - выбрали у Виктора Гюго самые трудные, самые длинные и непригодные для декламации вещи, чтобы публике было на чем поскучать.

Сара, читающая стихи, так лихорадочно взволнована, будто впервые играет "Федру". Слегка похлопали маленькому Брюле, а он, решив, что его вызывают на бис, вернулся на сцену, но никто уже не аплодировал.

Мендес изящно говорит Саша Гитри: "Вы буквально слились с прозой Жюля Ренара". Приходит Ростан. Он решительно великий человек. Подает только ту руку, в которой держит трость. Еле отвечает на вопросы. Я нахожу все это изумительно прекрасным, поскольку он потрудился прийти ради меня.

Гитри читает. Ко мне подходит Бернар. "Идите же, Ренар! Гитри вызывают третий раз!"

Сара с ледяным лицом делает вид, будто ей неизвестно, что Гитри читает мои вещи.

6 мая. Недалеко то время, когда лошадь будет такой же редкостью, как жираф.

16 мая. Смерть Сарсе. Когда умирает кто-нибудь из старшего поколения, чувствуешь себя, как на плотине: меняется уровень смерти.

Сарсе знакомил меня с театральными новинками именно так, как мне нужно. Если бы я поехал за границу, я был бы счастлив получить справки не о шикарных отелях, а о средних и удобных. По этому поводу я адресовался бы к Сарсе-путеводителю, если бы такой существовал.

14 июня. Я позирую, увы, даже тогда, когда говорю, что позирую.

20 июня. Смотреть только на жизнь, но выбирать только те факты, которые имеют значение.

* У меня есть недостатки, как и у всех людей на свете; только я не извлекаю из своих недостатков никакой выгоды.

21 июня. У Сирано де Бержерака язык еще длиннее, чем нос.

23 июня. С ветки падает лист, и это целая катастрофа: он прикрывал птичье гнездышко.

24 июня. Десятки раз в мечтах я изобретал дендрометр, аппарат для измерения роста деревьев.

* Я царапаю природу до крови.

* Голова тяжелая, как колос.

27 июня. В такие часы хочется прочитать что-нибудь совершенно прекрасное. Взгляд скользит по всем полкам, но ничего нет. Наконец решаюсь взять с полки первую попавшуюся книгу, и оказывается, что она полна прекрасных вещей.

28 июня. В тридцать лет я уже был как Гонкур в семьдесят. Мне хотелось только записывать.

29 июня. Изучаю нашу деревню, как изучают историю.

30 июня. Мой отец. Деревенские старухи помнят еще ту блузу, в которой он приезжал из Парижа во время рекрутского набора, синюю, немного выцветшую блузу

с белыми кантиками и с маленькими перламутровыми пуговками, нашитыми в несколько рядов.

Я сам тоже помню его в блузе. Под блузой он носил белую накрахмаленную сорочку с пластроном. Ах, эта сорочка! Она тоже была предметом моего удивления. Отец не снимал ее даже на ночь, носил подряд целую неделю, а она была все такая же белая и никогда не мялась. Чудо, да и только.

* Ярмарка. Так и кажется, что это лубочная картинка, изображающая, как "волхвы путешествуют со звездою". Вполне вероятно, что все эти коровы, быки, люди идут поглядеть на новорожденного Иисуса. И эти свиньи, которые визжат на перекрестке, будто их все время щиплют!

Мужчины надели воскресные блузы, а женщины вырядились во все черное. Некоторые открыли и черные дождевые зонтики, чтобы защититься от солнца.

Быки, вслед которым глядят другие быки, пасущиеся на лугах. Сытые кобылы жеманно вскидывают копыта.

* В мухе есть капля человеческой крови, по-человечески алой.

5 июля. Лошади на пахоте. Так как пашня далеко, плуга совсем не видно, и еле-еле видна фигура человека. И поэтому кажется, что там, на горизонте, лошади разгуливают сами по себе вдоль и поперек поля.

10 июля. Колокола живут в воздухе, как птицы.

16 июля. Стрекозы с ослиными головами.

* Луи Пайар сказал мне, потупив глаза, с легкой краской смущения на скулах:

– Поначалу я считал, что ваш талант - это просто долготерпение, но он свободнее. Разница лишь в том, что вместо целой страницы вы ищете одну-единственную строчку, три слова. У вас встречаются коротенькие фразы, которые производят впечатление целого тома. Когда я читаю что-нибудь ваше впервые, почти все производит на меня неблагоприятное впечатление. Перечитываю - и уже лучше.

– Объясняется это, - сказал я ему, - вашей леностью, как читателя. Для того чтобы я мог понравиться, надо сделать над собой определенное усилие, надо быть в определенном состоянии духа, как бы в состоянии благодати. Все, что я пишу, доставляет мне в каждую данную минуту большую радость. Радость эта уходит, возвращается, но она существует, и она передается другому, и, очевидно, вы ее почувствовали. В какой именно момент? Не знаю. При первом, при втором чтении? Не знаю, но в том-то и дело, что вы неизбежно должны ее ощутить.

– ...Рыжик, - продолжал он, - на каждом шагу делает чересчур смелые замечания. Испытываешь неловкость не потому, что он излишне смел, а потому, что мы о нем мало знаем. Даже неизвестно, каков его возраст!

– Это потому, что он состоит из отдельных моментов. Он не есть существо формирующееся, он реально существует. Конечно, я мог бы причесать его, пригладить, но мне не хотелось. Эту работу вы проделываете сами, не важно, если вы и посердитесь при этом, и этим путем вы, худо ли, хорошо ли, обогатите жизнь Рыжика.