Дневник (1887-1910)
Шрифт:
* Подобен воде, которой не хотелось бы ничего отражать.
19 октября. Антуан с голой шеей, стоя, долго бреется - три или четыре раза подряд, - потом валится в кресло, так и не сняв грубые башмаки господина Лепика, и начинает разговор. Он любит, чтобы его слушали, и я стараюсь быть внимательным слушателем. Брюзга, колючий, он, видимо, нуждается в нежности. Хвастает, что никого не боится и что "ударил Бауэра головой в живот".
Антуан тщеславен, не прочь получить орден и хочет стать директором театра Одеон.
– Я хочу быть
14 ноября. У него много таланта, но только литераторского; его книги только книги.
* Перелистываю страницы этого "Дневника": все же это лучшее и наиболее полезное, что мне удалось сделать в жизни.
15 ноября. Природа ненавидит болтунов.
16 ноября. Счастье, которое нам приписывают другие, еще усугубляет тоску при мысли, что мы вовсе не счастливы.
20 ноября. Что-то вроде маленькой и острой "отдачи" в мозгу при виде собственного имени, напечатанного в газете.
21 ноября. Это я-то не энтузиаст? Музыкальная фраза, журчанье ручейка, ветер в листве, и вот уже бедное мое сердце переполняют слезы, да, да, самые настоящие слезы!
29 ноября. Ни разу она не присылала мне письма меньше чем на шести страницах, и подчеркивала все слова подряд.
* За десертом Баи изучает циркуляцию крови в мандаринах.
* Вы перепродаете за три тысячи франков то, что сами купили за пятьсот, и говорите "дела есть дела". Но нет! Кража есть кража.
4 декабря. "Эрнани" в "Театр Франсе". Муне-Сюлли то и дело бьет себя кулаком в грудь, пять-шесть раз подряд, и, видимо, чувствуя, что недобрал, добавляет еще два-три удара. Он кричит, как тюлень, вытягивает губы на манер клистирной трубки, раздувает ноздри чуть ли не до глаз, похожих на чудовищный яичный белок. Или его не слышно, или он вопит, но среди этих воплей он прочел стихов пятьдесят как сам господь бог.
Вормс в своей куцей жесткой мантии производит комическое и отнюдь не величественное впечатление. Напрасно он так весело спускается в склеп: в один прекрасный день он оттуда не выйдет. Читает свой монолог, как басенку. Вот уж действительно не император.
Необычайное мастерство Виктора Гюго не мешает его гениальности.
6 декабря. Каждое мгновение перо выпадает из рук, потому что я говорю себе: "То, что я пишу, - неправда".
11 декабря. "Орленок". Прочел все шесть актов. Ростан действительно единственный, чье лучезарное превосходство я признаю. У него крылья, а все мы ползаем.
Это не слишком прекрасно, как у Виктора Гюго, но зато это написано с умопомрачительной сноровкой и непринужденно двигается по волшебным тропкам.
И в "Эрнани" тоже есть плохие стихи, которые упразднило время. Дон Карлос довольно грубо шутит с графом
И хотя пружины видны - это золотые пружины.
Виктор Гюго воспевает женщину, не глядя на нее. Ростан очарователен с женщиной, на которую он глядит и которую любит.
Иногда, когда мы слушаем Виктора Гюго, наши чувства разбухают и нам становится не по себе. С Ростаном можно плакать, даже если покажешься смешным. Пять-шесть раз сердце у меня сжималось: я хотел бы быть Ростаном.
12 декабря.
– Вы уже дрались на дуэли?
– Нет, но я уже получил пощечину.
17 декабря. Его книги написаны у него на лице.
18 декабря. К чему столько писать? Все равно публика знает только два-три заглавия книг самых плодовитых авторов.
* Обходиться малым количеством денег - это тоже талант.
22 декабря. ...Сегодня ночью были заморозки - и поутру вся земля, все деревья, крыши разубраны крохотными перышками.
* Мечтать, мечтать самозабвенно и не показывать виду. Быть как колодец, на дне которого спят бледные истины.
* Поэт, не ищи ничего другого! Ты создан и послан в мир, чтобы стать сознанием всего, что лишено сознания.
* Есть места и есть минуты, когда мы до того одиноки, что видим весь мир.
* На охоте. Всем этим маленьким, уединенным, затерянным домикам хочется крикнуть: "Подойдите же ближе к деревне, к нам, к жизни!"
* Птица - кочующий плод дерева.
* Внутренности свиньи свежи, как приданое новобрачной. Какое прекрасное белье - эта отделяющаяся от мяса жировая ткань!
Только и есть бесполезного у свиньи, что мешочек желчи. Даже собаки не прельщаются ею. И в нас самое ненужное, пожалуй, наша горечь.
* Зайца губит его петлянье. Если бы он бежал прямо вперед, он был бы бессмертен.
* Чистое, как стакан, небо.
1901
1 января. У меня вкус к высокому, и я люблю только правду.
* Я следую за жизнью шаг за шагом, а ведь жизнь не пишет в год по книге.
* Этот "Дневник" меня опустошает. Это не творчество. Заниматься любовью ежедневно - не значит любить.
8 января. Они создают свои пьесы на бумаге. Они не видят ни действующих лиц, ни актеров на сцене. Они пишут свои пьесы в воздухе. Им не важно, где происходит диалог и между кем.
18 января. Жизнь от меня ускользает: держу ее лишь за самый кончик.
23 января. ...В беспорядочном разговоре, почти бессвязном, Тристан Бернар подбивает меня работать.
– Вы слишком много читаете, - говорит он, - слишком много делаете заметок. Все у вас редкость во всех смыслах. Вы могли бы написать хорошую книгу приключений, - я в этом уверен потому, что слышал, как вы удачно критикуете пьесы. И потом, если я не надеюсь, хорошо вас зная, что вы когда-нибудь меня удивите, зато я уверен, что все вами написанное будет написано хорошо и расширит круг ваших читателей. В вас дремлет целый запас неиспользованных воспоминаний.