Дневник (1887-1910)
Шрифт:
* Иметь право сказать: "Я написал в новом стиле!"
5 ноября. Мороз. У звезд на глазах выступили от холода слезы.
* Жизнь плохо устроена. Бедные невежественные люди должны бы быть богатыми, а образованный человек бедным.
* Луна за облаками, разодранными как будто по ее вине. Луна скрытная и злобная.
6 ноября. Возвращение в Париж. Я приехал искать работу, устроиться на работу.
– А вы раньше работали?
Я даже не подготовил ответа.
* Приезжаем в Париж. Печаль. Если бы я не любил Маринетту,
Слабости Маринетты:
– Там мы живем, как короли, - говорит она.
– А здесь мы живем, как привратники.
Столовая кажется нам маленькой. Да и дом несолидный. Пол трещит под ногами. Это мрачно, это глупо: иметь там удобное жилье, воздух, счастливую жизнь и поселиться на полгода в меблированных комнатах!
* Жорес. Его газета тонет. Никому не платят. И один из его акционеров, который дал две или три тысячи франков, пишет ему: "Вы знаете, ведь я один из ваших пайщиков: я хотел бы получить пальмы". Бедный Жорес!
* Любовная сцена. Заголовок: "Вызов", Сначала идет в робких тонах:
– О, вы меня не полюбите.
– Да, но и вы тоже.
– А если я вас поцелую, ну вот так.
– Как так?
– Вот так, и сейчас же.
– Не посмеете.
– Увы, не посмею.
– А, вот видите!
– Хитрая какая! Вы же дадите мне пощечину.
– Я? И не собираюсь.
– Значит, если я вас поцелую, вы не дадите мне пощечины?
– Нет.
– Притворщица!
– Попытайтесь.
– Это же нехорошо! Попытайтесь! Попытайтесь! Вы-то чем рискуете? Ничем: просто вас поцелует мужчина ничуть не хуже других. А я, я рискую получить пощечину.
– Боитесь, что будет больно?
– Это же бесчестье, позор!
– О! женская рука... маленькая женская ручка... Ну как, по-вашему, я могу вас обесчестить вот такой рукой? И потом, я вам ее не дам.
– Кого? руку?
– Нет, пощечину.
– Правда?
– Да вы, я вижу, упрямец.
Он ее целует.
– Видите, пощечины не получили!
– А ведь верно! Значит, я могу повторить.
– И продолжать.
– Пощечины я не получу, но вы до конца ваших дней будете надо мной потешаться.
Целует ее.
– С вами все не так, как с другими. Впервые я ошибся до такой степени. Впервые показал себя столь скверным физиономистом. Я думал: "Вот женщина, которая будет надо мной потешаться!" Думал до того упорно, что даже помыслить не мог ни о чем.
– О, как я рада!
– Я тоже.
– Я так взволнована. Мы не можем оставаться здесь.
– Мы не можем остановиться на этом.
– Нас увидят.
– Нам нужно найти маленькое гнездышко на две подушки, потом хватит и одной.
Отворяется дверь. Входит супруга; дама сидит с таким естественным видом, будто ничего и не произошло.
* Когда они уже собираются идти, он останавливается:
– Нет, я за вами
– Кто же?
– Да я! Я! Сразу же скажу ей. Напишу, как только выйду из ваших объятий. Пошлю ей телеграмму и сообщу, что я ей изменил... Возможно, я не скажу, что изменил с вами. Вот единственное, что я скрою. Она ужасно огорчится; возможно, она даже умрет с горя. До свидания, мадам!
– До свидания, прощайте!
Она уходит, улыбаясь.
Все это должно быть просто, правдиво, без всяких драматических излишеств. Должно чувствоваться, что удалось избежать большого страдания.
* Я дуюсь на Париж. Просидел четыре дня дома, чтобы его не видеть.
15 ноября. Чтобы оправиться от трехдневной работы, мне требуется промечтать три месяца.
* Военный министр подал в отставку: война отменяется.
* Талант: видеть правду глазами поэта.
16 ноября. Елисейские поля, Булонский лес. Роскошь и скука текут во всю ширину улицы. Можно пройти под Триумфальной аркой - от этого выше не станешь. Наглость отеля Дюфейель: кажется, достаточно нажать кнопку, и этажи по твоему желанию будут подниматься и опускаться - они готовы встретить гостя у самых дверей. И все эти скверные рожи. И все эти лица без выражения. И автомобили такие большие, что кажутся пустыми. Какие отменные шлюхи!
Следовало бы расставить здесь - посредине, справа и слева - несколько тысяч жертв голода в России с котелками, полными пороха. Я не любопытен, но хотелось бы увидеть, как все это взлетит на воздух.
19 ноября. Гостям подавали обильный завтрак, после чего хозяин начинал читать свои произведения, на все засыпали от сытости.
* Бывают дни, когда мне начинает казаться, что я первый увидел жизнь.
20 ноября. Из всех состояний своей души предпочитаю снег.
21 ноября. Часы, когда внимание подобно ослу, которого тащат за поводок, а он ни с места.
* Творение должно рождаться и расти подобно дереву. В воздухе нет правил, невидимых линий, по которым будут точно располагаться ветви: дерево выходит из семени, где оно заложено все целиком, и развивается вольно на вольном воздухе. Это садовник набрасывает планы, пути развития и губит дерево.
* Флюгер замирает, как будто он способен погружаться в размышления.
* Хриплый лай пилы.
24 ноября. Лежа в постели, я изливаю свою скорбь. Для художника нет выхода в этом литературном мире, где все достается ворам. То, что создает художник, не может его прокормить... Я жалуюсь, а Маринетта садится ко мне на постель и время от времени повторяет: