Дневник (1901-1929)

Чуковский Корней Иванович

Вечер был ничем не замечателен. Мне только понравилось, чт'o И. Е. сказал о крупном репинскомхолсте: — Терпеть не могу! дрянь такая! вот мерзость! Я раз зашел в лавку, мне говорят: не угодно ли репинский холст,— я говорю: к черту!

Смешно он процитировал вчера Пушкина:

Ночной горшок тебе дороже.

Потом спохватился: — Марья Борисовна, простите.

25 апреля.Первый Бобочкин донос: — Мама, ты здесь? — Здесь.— (Помолчал.) Коля показывает нос Лиде...— Перед этим он плакал: — Я не Боба, я Бобочка.

Май.И. Е. когда-то на Зап. Двине (в Двинске) — написал картину восход солнца — «Знаете, как

долго глядишь на солнце — то пред глазами пятачки: красный, зеленый — множество; — я так много и написал. Подарил С. И. Мамонтову. Как ему плохо пришлось, он и продал ее — кому?»

Июнь.Не сплю третью ночь, хотя скоро лекция. Именно потому и не сплю. Между тем лекция пустяшная — и будь здоровье, в два дня написал бы. Поэтому откладываю ее до здоровой головы. В интересах самой статьи — я должен отказаться от лекции. Не буду даже заглядывать в нее, покуда не высплюсь. С больной головой я только гажу и гажу лекцию. И притом нет вдохновения.

Июнь.Квартира Мих. Петровича Боткина превращена в миллионный Музей. Этого терпеть не мог его брат, доктор Сергей Петрович: « Нет у тебя ни одной порядочнойкомнаты, где бы выспаться. Даже негде переночевать,— говорил он брату.— Искусство в большом количестве — вещь нестерпимая!»

И. Е. со своим братом, с пейзажистом Васильевым и еще с кем-то четвертым в начале 70-х гг. поехал на Волгу. Денег не было. Васильев добыл для И. Е. в «Поощрении» 200 р.— Они все четверо выбрили головы, И. Е. купил револьвер и огромный сундук — и приехали в С. Извозчик говорит: «Повезу-ка я вас к Буянихе». Буяниха баба-разбойница, грудь как два (кувшина с молоком), и ее дочка тоже Буяниха — юноши приехали и оробели: « Разбойничье Гнездо». Как назло ни двери, ни окна не запираются. Они придвинули свои сундуки, всю мебель к окнам. И. Е. взял револьвер. Так переночевали. Наутро — Буяниха: — Провизия такая дорогая. Чем я вас кормить буду. Хотите — берите, хотите — нет: 11 коп. обед.— Прожили мы больше месяца, и оказывается, Буяниха так же в первое время боялась нас, как мы ее.

Тогда же: — Старика написать, старик похож на святителя, отказался: — А ты, бают, пригоняешь.— Куда пригоняю? — К Антихристу.

Тогда же: —Васильев был больше по хозяйственной части, мой брат — ему на дудке поиграть, а мы — в лодочке на ту сторону Волги — на Жигули — все выше, выше, куда не ступала нога: и бывало сверху захочешь зарисовать: все мало бумаги, чтобы передать эту даль и ширь.

Затеял я две картины, «Бурлаков» и «Буря (Шторм) на Волге», и, признаюсь, гораздо больше дорожил «Бурей», но Вел. Кн. Влад. Алекс.— когда в Академии ему показали оба этюда — сказал (был тогда молодой): — Пусть Репин сделает для меня «Бурлаков». А вот и он. Послушайте, «Бурлаков» я у вас покупаю.

Тогда «Бурлаки» были на фоне Жигулей. Я Жигули после замазал. Мне пейзажист N все не мог простить — и потом эти самые горы повторял на всех своих картинах.

Как это ни странно, но другая народническая моя картина была также по заказу Вел. Кн.: «Проводы Новобранца». Он приехал ко мне в Хамовники, в Теплый пер.— несмотря на то, что я отказался расписывать Храм Спасителя, к-рый был под Его покровительством,— увидел этюды, ничего не сказал, но потом из Пб. телеграмма: Вел. Кн. оставляет Вашу картину за собой.

Когда в Хохландии писал «Запорожцев»:

— Вы що за людина? Та не дивиться, що я в латаной свитке, в мене й мундир е.

— Художник.

— Ну що ж що художник? В мене й зять художник. А по якому художеству?

— Живописец.

— Ну що ж що живописец? В мене й зять живописец.

А Крестный Ход? Тут И. Е. встал

и образными ругательными словами стал отделывать эту сволочь, идущую за иконой. Все кретины, вырождающиеся уроды, хамье — вот по Ломброзо — страшно глядеть — насмешка над человечеством. Жара, а мужики степенные с палками, как будто Богу служат, торжественно наотмашь палками: раз, два, раз, два, раз, два — иначе беда бы: все друг друга задавили бы, такой напор, только палками и можно. Не так страшно, когда урядники, но когда эти мужики, ужасно.

22 июля.Был у меня Крученых. Впервые. Сам отрекомендовался. В учительской казенной новенькой фуражке. Глаза бегающие. Тощий. Живет теперь в Лигове с Василиском Гнедовым: —Целый день в карты дуем, до чертей. Теперь пишу пьесу. И в тот день, когда пишу стихи, напр.

— Бур шур Беляматокией —

не могу писать прозы. Нет настроения.— Пришел Репин. Я стал демонстрировать творения Крученых. И. Е. сказал ему:

— У вас такое симпатичное лицо. Хочу надеяться, что вы скоро сами плюнете на этот идиотизм.

— Значит, теперь я идиот.

— Конечно, если вы верите в этот вздор.

(Страница оборвана.— Е. Ч.) с молоком!!! Пользуясь отсутствием Натальи Борисовны, старичок потихоньку разбавляет свой кофей жидковатым молочком, заимствуясь у кухарки Анны Александровны. Очень хорошо было потом: я лег на диван у него в кабинете, а он мне читал продолжение воспоминаний о пребывании на Волге, которые будут напечатаны в «Голосе Минувшего» ¹. Может быть, воспоминания и сумбурны, но читал он их так превосходно, что я с восторгом слушал 2 часа. Волжский говор, мужичью речь — он воспроизводит в совершенстве, каждая сцена умело драматизирована, и выпуклость у каждой огромная. Говорили: о Б. Шуйском, журналисте. «Бездарность, ординарность». О его жене: «Ей 17 лет, и вечно будет 17!» (глупа). Оказывается, И. Е. в 1885 г у Калинкина моста написал свои воспоминания о юношеских годах, до приезда в СПб., о флирте со своими кузинами, но потом ему стыдно стало, и он сжег.

После этого, по настоянию Стасова, написал воспоминания о Крамском. Это было первое его литературное творение.

Ах, как он вспылил накануне. Я никогда не видал его в такой ярости. Приехал к нему Б. Шуйский с женой, евреечкой, манерной и кокетливой, с очень грубым непсихологическим смехом. Был Ермаков, Шмаров. Заговорил об иконке, которую Бенуа выдал за Леонардо да Винчи, а Государь купил за 150 000 р. Илья Еф. Говорил: «Дрянь! пухлый младенец! Должно быть, писал ученик, а мастер только «тронул» лицо. Но если б была и подлинная, нельзя платить такие деньжища, ведь у нас еще нет выставочного здания, нет денег, чтоб отливать в бронзу лучшую скульптуру учеников Академии, куда же нам… И все это афера барышников. Вот хотите пари: через месяц, через полтора приедет из Берлина какой-нб. Боде и объявит на весь мир, что это «школа Леонардо да Винчи» и что красная цена ей 100 р.».

Барыня вмешалась: — За Леонардо да Винчи и миллиона не жалко… Вся Европа… Чем же мы хуже… Мы уже достаточно культурны — Илья Еф. так покраснел, что даже лысина стала багровой, чуть не схватил самовар.

— Да как вы смеете. Что за щедрость. Что вы понимаете… Тоже болтает, лишь бы сказать… Ни души, ни совести.

1914

4 февраля.Сейчас ехал с детьми от Кармена на подкукелке. «Когда хочешь быть скорее дома, то видишь разные замечательства,— говорит Коля. — Дача Максимова — первое замечательство. Дом, где жила Паня, второе замечательство. Пенаты — третье замечательство».