Дневник 1984-96 годов
Шрифт:
Кормила клубникой и черешней — вкусно, значение мужа чуть переоценивает. Как и любая бесстилевая литература — он отплывает. Вряд ли вскоре его будут печатать еще и еще, читателя в последнее время он интересовал как публицист. Обедали: доблестный Кондратов кормил обедом. Вкусно. Впервые ел улиток.
Вечером было очень плохо. Весь день болела голова. Видимо, возраст, и встают проблемы акклиматизации. Кстати, у меня отчего-то возник окончательный план на последние два года жизни: "Гувернер", "Словарь терминов" конец срока, и я категорически не переизбираюсь и начинаю писать "Ленина". Я сделаю биографию, которую потом будут переиздавать всю жизнь.
Проводил утром Сер. Кондратова. Совершил огромное пешее путешествие через Тюильри, Елисейские
Вечером было выступление Ерофеева, Нарбиковой, Глезера и Сапгира. Все это проходило, как в Германии, через чтение собственных отрывков. Не без способности и таланта, но довольно однообразно. Главный недостаток этой прозы — раскованный рационализм. Рационализм по общему замыслу и понимания своей недостаточности и "накачивание" своей фантазии по части эротических и "грязных" деталей. Особенно это видно по Валерии Нарбиковой: какие-то унитазы, младенцы, которых насилуют через рот хоботами. Нарбикова сидела сытая и довольная, как кошка. В штанах, черных ботинках, белой кофте с бусами — одежде почти невинной — и спокойным, почти бесстрастным невинным же голосом читала эту похабель. Ее отрывок был так же сильно политизирован. В основе его какой-то дедушка, лежащий в гробу, в упоминании которого угадывался В.И.Ленин.
Витя прочел рассказ "Как мы зарезали Францию" — обычный его рациональный с очень плотной присыпкой. Саша Глезер — публично, в чтении отрывков, сводил с кем-то свои вечные счеты. Всем хочется в большую литературу.
19 мая, пятница. Утром состоялась дискуссия. Я выступил, кажется, удачно, полемизируя с Витей Ерофеевым против его модернизма. Был Алик Гинзбург, полный рассказов, повел меня в "Русскую мысль". Там поговорил со своим выпускником молодым армянином Манукяном, посидел за столом Горбаневской. Редакция помещается в большой квартире, все доброжелательно, интересно, кажется, и газета на уровне разговора. Но пришел домой, стал читать — газета-то предельно политизирована. В ней нет мягкости Алика Гинзбурга. А жаль.
Вечером был на коктейле в издательстве. Купил четыре тома эротических гравюр, как потащу в Москву — не знаю; покопался в книгах, долго по бульварам и Елисейским полям шел домой на улицу Клебера. Дочитал "Аккомпаниаторшу" Берберовой.
20 мая, суббота. Утро было занято журналистской дискуссией, где господа, прекрасно устроившиеся вне эпицентра страданий и не знающие, что такое быть голодным, рассуждали о России и что в ней не так уж плохо. Вели дискуссию Алик Гинзбург и некая Лора (из "Фигаро"), которая вобщем, по сравнению с соотечественниками, проявила большую лояльность. Я вмешался после Дымарского (сын), Грачева Андрея, г-на Сироткина — Россия полна страданий. Отвечая мне, почему-то Дымарский сказал о моем таланте оратора. Вот уж не ожидал.
После обеда — хлеб и сыр — пошел пешком на Монмартровское кладбище. Нашел могилы Вестриса, Нижинского и Стендаля. Был на могиле Золя. Еще раз поразился отношению к прошлому. Целая улица лежит прямо над кладбищем. Сделано все, чтобы не разрушить ни одной могилы. Проверить в Москве: в одной могиле Нижинский и Лифарь или Лифарь установил надгробие.
В 20 часов вечер памяти Максимова. Народу мало. Интересна была только Розанова в своей скандальной манере. Говорила о выразительности ненависти. После провожал С.Кардеа (Бахметьеву) до Пасси и отправился искать дом Бальзака. Нашел: вниз по лестнице, длинное, одноэтажное строение. Бахметьева рассказывала о своей длинной истории попадания во Францию. Хотелось! Два фиктивных брака. О М.В. Розановой говорит ужасно.
21 мая, воскресенье. Утром был у Тани. Она встречала меня
Шел от Восточного вокзала пешком. Путешествие вдоль Лувра,
27 мая, суббота. Вернулся в Москву в понедельник. Субботу и воскресенье много ходил и расписался. В субботу ездил с Оскоцким на Сен-Женевьев-де-Буа. Здесь все знакомо, ибо по фамилии — это Россия. Видел надгробия Кшесинской, Тарковского, Зайцева и многих других. Война коммуны с кладбищем. Вторжение в русские порядки целых рядов католиков. Интересная история с полотером.
В институте скандал: Краснопресненский банк прекратил платежи. Моя интуиция, как всегда, меня не подвела. Неделя была напряженной — вручение дипломов на заочке. Защита моих студентов, Ученый совет. Защитились Тарпищев Паша и Илющенко Олег. Я полагал, что последний не защитится никогда, но проза его меня даже давила своей неординарностью. Он похож и на меня, но я его все же не сломал.
28 мая, воскресенье. Утром ездил в Красногорск на учредительный съезд "Духовного наследия". Час проговорил перед началом заседания с Бондаревым. Чувствуется его голод по собеседнику не литературных сплетен, а литературы. Еще раз говорили о "Марсе". Понимаю, что это вызвано минутой, но тем не менее и я вслед за Бондаревым думаю: "Время будут изучать и узнавать по моему роману".
Роман немножко записался, по крайней мере для меня конструкция его становится все непреложнее и непреложнее. Как всегда в этих случаях, мне начинает казаться, что случившееся в романе случилось и в жизни.
3 июня, суббота. Утром был на съезде объединения "Моя Отчизна". Пригласил Вл.Егоров. Это все, оказывается, комсомольские вожди. Состоялось все в Октябрьском зале Дома Союзов, в том самом зале, где судили Бухарина. Очень интересно, как бывшие комсомольские вожди (Мишин) призывают поддерживать частных предпринимателей — банкиров и торговцев.
Вечером был на радио. Читали отрывок из "Затмения Марса" и потом минут десять я говорил. Собою недоволен — слишком часто обращаюсь к старым теориям.
Вечером были Андрей Полунин и Илья Балакин — мои ученики. Я болею, кажется, у меня или камни, или простата. Старость чувствуется на каждом шагу.
4 июня, воскресенье.. Читал работы Е.Вдовиной и книгу Юры Мэттью Рюнтю "Нуриев без макияжа" — жуткая, чудовищная беллетристика с подделкой под документ.
8 июня, четверг. Совершенно перестал интересоваться политикой. В институте идут госэкзамены. Конфликт с Дубаевым. Вчера во время последнего зачета по литературе поставили три неуда. Это значит, пересдавать через год. Этим можно гордиться: перешли Рубикон.
В метро с каждым днем все больше и больше нищих. Порою меня охватывает ужас.
Потихонечку идет роман. Я уже пишу путешествие от Александрии в Каир.
16 июня, пятница. Вписываю дату только как точку отсчета. На самом деле в датах несколько запутался. В пятницу, в 16 часов от С.П. на Фрунзенской отъехали на автобусах, через жуткую жару и Москву в Шереметьево. В Якутске — пленум Правления, и в общем — меня обязали быть там. Живу в каком-то неявном состоянии под солнцем, которое не заходит и не заходит несколько суток, под топором речи, которую еще не знаю, как буду произносить. Мне неясна еще сама идея Пленумов, их пафос, их воздействие на формирование общественного мнения. Пока — это пленум о взаимодействии национальных литератур. Должна же русская литература растить литературы национальные и вместе с ними чувство сепаратизма и отчужденности российских народов?