Дневник 1984-96 годов

Есин Сергей Николаевич

12 апреля, пятница. Вчера, в чистый четверг, прилетел из Бирмы. Улетал вместе с Тимуром Пулатовым в четверг, две недели назад. Для поездки я взял две недели отпуска и, несмотря на то что ехал в составе делегации от Содружества писателей, внес еще 650 долларов на билет. Сначала вроде бы Пулатов обещал взять меня за счет сообщества, но перед самой поездкой выжал из меня деньги за билет (кажется, не все, не полную сумму), по крайней мере, в поездке, во время наших скандалов, он раз пять говорил мне, что внес за меня 500 долларов.

Вообще, Пулатов странный человек. Такой мелкой барственности, хамства и пренебрежения к людям я почти не видел. У него острое чувство

лести и конъюктуры. Потом его привычка все время говорить о "власти", "предательстве", "величии". Пыткой стало и мое с ним пребывание в одном номере. Он ни на минуту не может остаться один и без собеседника, причем все его разговоры касаются только интриг по собственности, борьбе с ненавистным ему В. Ганичевым и воспоминаний о том, как он, оттеснив Евтушенко, взял власть. Совершенно искренне считает себя лидером и полагает, что без него русские писатели пропадут. Но это лишь одна сторона этого человека. В Бирме я впервые взял в руки его книжку и, прочитав несколько его повестей, должен сказать, что писатель он великолепный. Пишет он всю жизнь по-русски и в его речи и текстах язык точен, органичен и природен. В его прозе жизнь рассматривается несколько абстрактно, в притчевой форме. Надо быть ребенком и иметь редкую веру в себя, чтобы так все живописать.

Третьим членом нашей делегации была Галина Федоровна Минина, бирманистка с удивительно приятным щебечущим голосом. Галине Федоровне, я полагаю, уже крепко за пятьдесят, она инвалид второй группы, потому что перенесла операцию на мозге, у нее вырезали опухоль, но, может быть, всем сравнительным успехом нашей поездки мы обязаны ей. В Бирме она бывала бессчетное число раз, кажется, ее знает половина страны, она различает всех бирманцев в лицо, и ее знакомые — во всех слоях общества и, конечно, огромное количество разных министров, администраторов и деятелей искусства. Большинство ссор с Пулатовым "первого периода" происходило из-за нее. Пулатову, которому очень хотелось — о, эти черты восточного человека! — купить какие-то камешки и золото, все время казалось, что во время покупок Галина Федоровна недостаточно внимательна к нему. Она действительно у сверкающих прилавков увлекалась, потому что тоже покупала что-то и себе, но претензии Тимура — я ей плачу, пусть обслуживает только меня — казались мне необоснованными. Потом эта хамская привычка торговаться и стремление торговаться через толмача: "Ты ее защищаешь, вы снюхались". Написал ли я, что по своему героическому стоицизму Галина Федоровна очень напомнила мне В.С.? Каждый вторник, четверг и субботу — дни диализов В.С. - я сжимаюсь и начинаю бояться плохих известий.

21 апреля, воскресенье. Я все же поддался на уговоры Валентина Сорокина и поехал на совещание молодых писателей в Сыктывкар. Вместе с нами ехал еще Юрий Кузнецов. Вопреки моим ожиданиям, в вагоне не было никакой пьянки, ехали довольно весело и дружно. Я читал рукопись Оксаны Северниной и книжку по английскому языку. Поначалу моя поездка казалась мне данью моей заинтересованности в делах союза, нежели деловой. Я твердо условился, что выезжаю обратно на следующий день или вылетаю в среду утром. Но по приезде сразу выяснилось, что я смогу и поработать. Все было организовано очень четко и определенно. Кстати, обе дамы, возглавляющие союз, вернее, отделение в Сыктывкаре, мои "крестницы", обеим я давал рекомендации. Одна — Лена Габузова, эта еще с семинара в Лемью, а вторая Елена Васильева, — детская писательница.

Итак, все было организовано чудесно, и уже в 4 часа дня я сел читать и проработал над рукописями до половины третьего ночи.

26 апреля, пятница. Уже много дней не пишу. Настроение плохое, в институте все разваливается, за коммуналку обрушиваются чудовищные счета. Вчера состоялся

ученый совет с голосованием по Минералову. Голосование, естественно, провалилось, ибо Минералов слишком нахрапист и прямолинеен. Но удалось выслушать много гадостей, талантливо срежиссированных Е.Н. По моим соображениям, несмотря на его английский язык и бесконечные интеллигентные цитирования, дрянь он изрядная, ибо вся ситуация организована и сыграна из больницы.

Вечером ходил с В.С. в Дом кинематографистов, где у меня прихватило сердце.

Убит Джохар Дудаев, прессу это волнует уже много дней. Никакой жалости к этому герою, нет жалости и к этой стране, сосущей кровь из моей Родины.

Сегодня на работу приехал позже. Урок из вчерашнего — усталость и стремление не делать лишнего. Пусть каждый получает свое.

Вечером проводили семинар с обсуждением романа Оксаны Северниной. К сожалению, роман написан плохим, скучным языком, но мысль о выморочности интеллигенции прекрасна. Жаль, что роман не получился.

30 апреля, вторник. Пропустил поездку на дачу и то состояние удивительного спокойствия и ощущения полноты жизни, которое неизбежно появляется у меня там. Господи, вот бы и жить там: от рассвета до заката, с разной погодой, облачностью. Следить за тем, как разваливаются почки, ходить в телогрейке и сидеть по два часа за пишущей машинкой. Все мое время проваливается в быт, в выполнение обязанностей, которые я выполняю за кого-то. За одного я делаю его работу, другому я просто отпускаю грехи.

С утра проводил семинар. Это мой долг студентам за поездку в Сыктывкар. Позвал Льва Колодного, который рассказывал о Шолохове и об идее своей книжки. Здесь же всплыла и его работа о В.И. Ленине. Все это определенные знаки, тем более, что звонил Саша Варламов, надо уже заключать договор на мой роман о В.И. Наверное, буду писать две книжки параллельно.

В обед было две депутации: одна — Михаил Павлович Еремин, который уже и готов был взять кафедру, а вторая — Станислав Бемович Джимбинов. Оба сказали мне, что ни в коем случае не связывают меня и Минералова. Противостоят лишь Минералову. До обоих я постарался донести всю казуальность поведения Лебедева. Я действительно в этой всей истории был лоялен по отношению к Е.Н. Но надежда, что все выяснится само собой, — плохая надежда. Меня и слушать-то, в общем, не захотели. Значительно приятнее было ректора потравить. Но потом надо было прийти и покаяться. "А я и не знал, что вы, оказывается, пришли не проверять Лебедева, а слушать Ровнер". Ах, ах, младенцы!

В день ученого совета, ночью, звонил Гусев. Впрочем, он звонил и вчера. Состоялась предварительная, скорее пробная, защита Калугина и, выпив четыре рюмки, он признался, что хотел бы срочно стать ректором. Господи, да пусть будет! Пусть попробует, если сумеет. Пусть будет первый сумасшедший ректор. Пишу, но твердо знаю: всю горечь и оскорбительность ситуации передать не смогу. Господи, какой грязный малый, а читает стихи, рассуждает о возвышенном.

Яндарбиев, преемник Дудаева, о гибели которого много говорили средства массовой информации, оказался жив. Он, кстати, выпускник наших Высших литературных курсов.

1 мая, среда. Весь день чистил библиотеку, отложил целый ящик поэзии, которую решил подарить Сереже Мартынову. Надо бы, конечно, наклеить экслибрисы, ну да бог с ними, среди книг есть и те, которые я покупал еще во время службы в армии.

По телевизору демонстрации, которые везде прошли спокойно. Ельцин пляшет на смотровой площадке Воробьевых гор с какой-то фигуранткой и призывает всех голосовать за себя. Я бы сказал так: за реформы, но без Ельцина. Ну сколько можно врать? Почему государством должен управлять человек с такой тупой и лживой биографией? Почему стыд не выест глаза?