Дневник 1984-96 годов
Шрифт:
Из событий. Смотрел фильм "Сочи — темные ночи" Пичула. Любит автор эту полуживотную, полудуховную жизнь.
Вчера был в Оперном театре Станиславского и Немировича-
Данченко, "Кофейная кантата" Баха и "Колокольчик" — восхитительные спектакли, но, несмотря на воскресный день, народа нет. Это — культурные потребности народа.
Сегодня пленум СП РСФСР. Сейчас иду.
14 ноября, вторник. Весь день шел пленум. Все крутились вокруг еврейского вопроса и вокруг захвата еще одного журнала. Весьма порядочная грязь. Уровень аргументации моих коллег — ужасающий. Все разговоры вокруг Синявского и Гроссмана. Я не все понимаю, хотя система доказательств коллег мне ясна. Конечно,
Во время перерыва довольно много говорил с Кимом — очень интересна система внутренней ограниченности. Говорили о студентах. Он о своей методе: вытянуть из каждого только то, что свойственно лишь ему. Надейтесь на нутро. Надейтесь на одиночество.
26 ноября, воскресенье. Вчера поздно позвонили со "Взгляда". Попросили выступить после Дмитрия Васильева. Поразился открытой неприязнью к строю и происходящему в студии. Оставляю пока вне записок, что случилось. Все воскресенье писал реплику для "Литературной России".
ВЗГЛЯД НА "ВЗГЛЯД"
24 ноября меня пригласили принять участие в популярной передаче Центрального телевидения — программе "Взгляд". Эту передачу готовят работники молодежной редакции. Они попросили меня высказать отношение к деятельности общества "Память" и поучаствовать в небольшой дискуссии, которая должна была состояться в студии после телеинтервью одного из руководителей "Памяти" — Д. Васильева.
За два часа до эфира я посмотрел это интервью и составил для себя план выступления.
В два часа тридцать минут началась передача, которая "живьем" пошла для жителей Дальнего Востока и самых ранних в нашей стране часовых поясов. Одновременно велась видеозапись, с которой эту передачу повторили для зрителей Восточной Сибири и т.д.
Я сказал в эфире все, что счел для себя нужным и необходимым, и у меня не возникло ощущения, что я покривил душой и сказал не то, что думаю.
Передача на Москву и центральные области — практически дубль того, что уже прозвучало в эфире, — должна была начаться после одиннадцати вечера. Она, как и самая первая передача, идет "живьем". Но, как я узнал, существует в редакции порядок, при котором те сюжеты, которые прозвучали раньше и которые устраивают редакцию, повторяются в записи вечером. В записи решили давать отдельные эпизоды передачи и ту дискуссию, в которой участвовал я.
Вместе с ведущим передачу, "ее хозяином" популярным тележурналистом Александром Любимовым мы еще раз посмотрели на мониторе эту дискуссию и решили относительно одной совершенно не принципиальной, носящей скорее косметический характер вырезки, а также решили переставить финальный кусок моего текста ближе к середине — несколько моих фраз о позитивной деятельности общества: о реставрации памятников и т.п.
Еще раньше, сразу же после окончания передачи, мы все встречались с главным редактором, посмотревшим программу, и у него не было замечаний ни к тому, что я говорил, ни к тому, как.
Успокоенный и отчасти обрадованный, что не надо возвращаться в Останкино в одиннадцать часов вечера, я уехал домой, на всякий случай предупредив, что готов приехать на ЦТ в любую минуту после телефонного звонка.
Я пишу об этом так подробно
Я думаю, ясно, что случилось?
И коли телезритель "второго" сорта уже ознакомился с моими мыслями на этот счет, я позволю себе через газету для телезрителей сорта" первого" рассказать, что телевидение сочло необходимым изъять из передачи.
Во-первых, довольно большой пассаж о тех внутренних причинах, которые, с моей точки зрения, привели к созданию общества. Это естественная реакция заинтересованных людей на бедственное положение России в семье советских республик. Здесь говорилось об отсутствии в РСФСР обычных для всех союзных республик общественных и государственных институтов: Академии наук, ЦК партии. О бедственном положении с памятниками культуры. То есть о том, что стало постоянным требованием широкой, и в частности писательской, общественности, о чем говорили на сессии Верховного Совета СССР и РСФСР. Кстати, — это не относилось к передаче — я совершенно уверен, что после выборов в марте эти институты у нас под давлением народа появятся.
Во-вторых, исчезло рассуждение о шовинизме. Автор небезосновательно считает, что это французское словечко последнее время загуляло преимущественно с одним эпитетом — "русский". Русский шовинизм, русский национализм. А по авторским, как ему кажется, справедливым наблюдениям этих "шовинизмов" по крайней мере пятнадцать — по количеству союзных республик. В России — шовинизм, а в других республиках — национальное самосознание?
В-третьих, исчезло из телевизионной речи автора и, как уже было сказано, то, чем "Память" успешно занимается: сохранение памятников, реставрация и к чему автор еще раз хотел "Память" призвать. Конкретные дела ведь часто отвлекают от несовершенствованного философствования.
И вот теперь я в раздумьях. Ко мне ли "Взгляд" плохо относится либо к идее здраво и непредвзято порассуждать над горячей проблемой или кто-нибудь относится плохо ко мне еще? И кто так доблестно монтировал пленку? Чья была инициатива? Обаятельного Саши Любимова, цензуры или их величества административного аппарата, на который сейчас так удобно списывать все свои пристрастия?
Мне вся эта история кажется особенно странной, потому что "Взгляд" начался с записи на пленке интервью А.Н. Яковлева, члена Политбюро. И А.Н. говорил о терпимости, об умении слушать и вслушиваться. И вроде бы Саша Любимов с ним согласился. В начале передачи.
Сергей Есин
30 ноября, четверг. Ничего не пишу. Каждое слово дается с трудом. Из последних событий. На семинаре обсуждали Мишу Килундина, его прекрасный, строгий рассказ. Вся первая половина дня была посвящена разъездам: забирал у родни прах Ант. Дмитриевны, ездил в крематорий. Меня всегда тревожат "открытые" могилы. Стоит чашечка того, что осталось от Сергея Сергеевича. Вдвинул в нишу и то, что нынче стало его женой. Все дело Антонины Дмитриевны рушится: исчезла, заменившись новой, семья ее внука, разрушается дача.