Дневник ангела-хранителя

Джесс-Кук Кэролин

Я позволила Грогору положить горячие пригоршни смолы из котлов ада на мои крылья, а потом, когда вода перестала течь и ко мне вернулась способность чувствовать, я завопила от боли, ощутив на коже горячую смолу. Я задрожала, почуяв влажный холод плиток ванной комнаты под своими босыми ногами, а потом споткнулась, ошеломленная весом собственного тела, как будто на меня с большой высоты прыгнул слон.

Не так грациозно, как Золушка. Но я потеряла хрустальный башмачок.

Или, по крайней мере, свое голубое платье. Как только я разделась, оно съежилось и превратилось в маленький драгоценный голубой камень. Я спрятала его в комоде Марго. Я уже стала шпионкой в человеческом мире. Мне придется заметать следы всего, что я сделала, пока не выполню то, за

что взялась. А именно: не восстановлю отношения с Тео, не залечу его раны. Может, с моей стороны это было самонадеянностью. Но я верила, что, несмотря на тяжелый провал в первом заходе, вторая попытка быть его мамой поможет мне пролить бальзам материнской любви на его боль. И может быть, я смогу запустить долговременный план, чтобы пробудить в Марго осознание того, что она нужна Тео, чтобы она поняла его беззащитность и страдания.

Я тщательно выбрала время. Я наблюдала, как юрист, занимавшийся разводом Марго, посоветовал ей провести четыре недели в реабилитационном отделении, чтобы доказать судье, что она годится быть матерью, то есть может рассчитывать на полную или хотя бы частичную опеку над Тео. Нет проблем, сказала Марго, хотя не была уверена, чего на самом деле хочет. Она знала лишь, что собирается выиграть что угодно, лишь бы доказать: она не все потеряла.

Итак, когда Марго поступила в «Риверстоун», реабилитационную клинику для богатых рядом с Хэмптоне, [44] я очутилась в ее квартире, отбирая одежду из ее гардероба, попивая ее молоко, занимая ее место в мире. Тео жил у Тоби, в доме за углом. Первый день я провела, завороженная ощущением кожи и волос, ощущением тепла и холода, звуком, с каким моя рука хлопает по столу, поеданием пиццы. Когда я резала четырнадцатидюймовую пиццу с корочкой сыра, двойной порцией колбасы со специями и моцареллой, я царапнула большой палец хлебным ножом. Мгновение я тупо смотрела на него, а потом капля крови, выступив на белой коже, внезапно потекла по моей руке, как красные чернила. Я почти забыла, что с этим делать, но вдруг посмотрела на вазу с подсолнухами на обеденном столе и сунула в нее руку. Рука пульсировала и горела.

44

Хэмптонс — пригород Нью-Йорка, расположен на Лонг-Айленде; любимое место отдыха состоятельных людей.

Все было таким твердым. Когда я смотрела на стол, то не видела сквозь него соседнюю комнату, не видела ни людей, которые там сидели, ни завитков дерева под полировкой. Я не видела, как танцует время, словно пылевой шторм волн и частиц. Все, кто понаблюдал бы за мной той ночью, наверняка вызвали бы людей в белых халатах. Я провела много времени, медленно двигаясь вдоль стен, щекой к штукатурке, изумляясь внезапной знакомой материальности мира, стуча по кирпичу, вспоминая иллюзию ограничений, которыми полна смертность, глубокое, беспрестанное принятие того, что сопутствует телу, полному крови.

Может, самым большим моим преступлением было то, что я бросила Марго, оставив ее без защиты в то время, когда та больше всего в ней нуждалась. Я нехотя позвала Нан, зная, на что напрашиваюсь.

В конце концов я услышала очень далекий голос, как будто из конца длинного коридора:

— Ты понимаешь, что ты наделала?

— Где ты? — Я огляделась.

— У стола.

— Почему я тебя не вижу? — Я посмотрела туда.

— Потому что ты заключила сделку с демоном. Сделку, которая может стоить тебе всего и не дать ничего. — Ее голос дрожал, полный противоречивых эмоций.

Я добралась до стола. Наконец я ее увидела. Нан стояла за вазой с подсолнухами и казалась лучом лунного света.

— Я знала, что ты не поймешь, Нан, — вздохнула я. — Это не навсегда. У меня есть семь дней на то, чтобы найти способ переделать сделанное.

— У тебя может не быть и семи часов, — ответила она.

— Что?

Свет вокруг нее задрожал, когда она длинно вздохнула.

— Ты

беззащитна, как бумажная лодка в цунами. Ты знаешь, какую мишень для демонов сейчас собой представляешь? У тебя нет способностей ангела бороться с демонами, у тебя нет и человеческой, Богом данной защиты против них, потому что сейчас ты не ангел и не человек. Ты сейчас — кукла Грогора. Он не будет ждать, чтобы выяснить, пошлет ли тебя Господь в ад. Он попытается забрать тебя туда сам.

Я почувствовала удар этих слов. От их правды у меня ослабели колени.

— Помоги мне, — прошептала я.

Нан взяла мою руку в свои. Ее кожа, всегда темная и ухоженная, заблестела вокруг моей руки, как тонкий туман.

— Я сделаю все, что смогу.

И она снова покинула меня, оставив беспомощно смотреть на город. Мне до боли хотелось ощутить присутствие архангелов.

Я проспала допоздна, скатилась с кровати на деревянный пол, потом обожглась в душе, забыв, что красное означает горячую воду, а синее — холодную. Я натянула джинсы Марго и черную рубашку и пошарила кругом в поисках хоть какого-то макияжа. Потом взглянула в зеркало: я выглядела моложе, чем Марго сейчас, немного стройнее, немного здоровее. Мои волосы были длиннее, темнее, брови — более ровные и, к сожалению, более густые, чем у нее. Я нашла помаду, щипчики, потом вылила на голову бутылку с перекисью и понадеялась на лучшее. После — ножницы. К тому времени, как я закончила, я полностью забыла об угрозе демонов, преисполненная решимости придерживаться своего плана.

Я вышла на прохладный воздух утреннего Манхэттена, решив поехать в школу Тео на автобусе, но поняла, что так наслаждаюсь ветром на своем лице, что прошла пешком все тридцать кварталов.

— Утро доброе, — сказала проходившая мимо женщина.

— И вправду доброе! — ответила я.

А потом бездомный парень попросил мелочи, и я остановилась, чтобы сказать, как ему повезло, что он жив. Он смотрел на меня с разинутым ртом, пока я не прошла мимо, смеясь и чувствуя облегчение оттого, что могу говорить с людьми, а они слушают и отвечают.

Я замедлила шаги, приблизившись к воротам школы Тео. Очень тщательно обдумала свой следующий шаг. Это больше не было сном или письмом, которое я могла переписать, или представлением, которое могла сыграть заново. Как будто каждое слово, каждое действие теперь высекалось на камне. Нет, даже сильнее, весомее. Как будто я высекала на камне то, что уже было на нем вырезано. И если я проявлю неосторожность, камень может просто расколоться пополам.

Я решила, что подожду школьного звонка, встречу Тео у ворот и приглашу его пройтись. Но что, если там будет Тоби? Что, если, увидев меня, Тео кинется бежать? Я решила войти в школу и забрать его из класса. Если учителя скажут, что он должен со мной пойти, он, наверное, пойдет. Хотя и со стоном.

Я подошла к стойке администратора. Я узнала Касси, школьного администратора с тяжелыми веками, и слегка улыбнулась. Та не улыбнулась в ответ; я вспомнила, что раньше мы несколько раз встречались. Она осмотрела меня с головы до ног, поджала губы и спросила:

— Могу я вам чем-нибудь помочь?

Я не удержалась и хихикнула. Меня все еще поражало то, что везде и всюду люди со мной разговаривают. Наверное, привратница подумала, что я под кайфом.

— Как поживаете? Э-э… Да. Я Рут… Нет, простите. Наверное, я Марго. Марго Делакруа.

Она уставилась на меня широко раскрытыми глазами. Ну и напортачила же я с этим! «Я — Марго, Марго, Марго», — сказала я себе. А потом поняла, что произнесла это вслух. В результате у Касси отвисла челюсть.

— Я мама Тео Послусни, — продолжала я очень медленно, как будто английский не был моим родным языком. — Я пришла, чтобы ненадолго забрать его из класса. Срочные семейные дела.

Я прикусила язык.

«Слишком рискованные разговоры», — подумала я.

Касси подняла трубку телефона и набрала номер. Было пятьдесят шансов на пятьдесят, что она звонит в психиатрическую лечебницу или учителю Тео.